– У меня совсем другая работа, – тихо сказал Виктор.
– Ну а нам как быть? Ты женат на своей работе, ты удочерил эту чертову работу!
– Не кричи, Настену разбудишь.
– Настену разбужу?! – разозлилась Жанна, но голос понизила. – Пусть хоть на папку посмотрит! Ты уходишь – она спит, приходишь – спит. Когда ей с тобой общаться?
Виктор опустил голову. Жанна права. Ему нечего сказать жене. Нечего. Или, быть может, рассказать ей о девочке, которая, возможно, засыпала в обнимку с любимой игрушкой, а сегодня уснула навсегда с разорванными половыми органами? Рассказать о мальчишке, который насиловал эту девочку, пока она не умерла, пока его член не стал похож на кусок сырого мяса? Что ей больше понравится? Рассказать ей, что девочка со своей компанией унижала всех в школе, в том числе и этого пацана? Или то, что акселерат оказался способен на такое, что Ткач мог бы записать его в отряд своих учеников? В том-то и дело, что ей это не понравится вообще. Это никому не понравится. Сам Виктор тоже хотел, придя домой, забыть о том, что было там, на работе. Оставить все за порогом их трехкомнатной квартиры. Но Жанна заводила один и тот же разговор, от которого мог спасти разве что звонок с его проклятой работы.
И он спас. Пока Виктор собирался что-то возразить, что-то снова пообещать, его телефон задребезжал на столе.
– Возьми уже свой чертов телефон! – выкрикнула Жанна и вышла из кухни.
– Вот и поговорили, – сказал майор Ильин и нажал принять вызов. – Да?
Выслушав собеседника, Виктор нажал отбой и набрал номер Леонова.
– Михаил, еще не лег? Вот и не ложись, не надо. Давай-ка пулей в шестьдесят восьмую клиническую. Елизавета Матвеевна Болюта. Опроси ее. Может, что удастся узнать по горячим следам.
– А что случилось-то?
– Миша, пулей! Все потом. Дорога каждая секунда, – сказал майор и нажал отбой.
Он вышел в коридор, остановился у двери спальни. Хотел войти, но услышал тихий плач. Пожалуй, не стоит. Можно только усугубить. У Жанны сложный характер. Утешения ею категорически не воспринимались. Она их на дух не переносила.
Виктор развернулся и пошел в комнату дочери. Поцеловал ее, поднял упавшего Пушистика, усадил его возле кровати. Еще раз поцеловал Настю и вышел в коридор. Рыдания за дверью спальни стихли, но он так и не решился войти и сказать Жанне, что уезжает. Завтра. Все объяснения завтра.
Глава 2
1
Какой к черту свидетель?! Наверняка Ильин просто не знал подробностей. Со старухи сняли кожу – на этом свете она уже не жилец. Михаил Леонов собирался набрать номер майора, когда молоденькая медсестра окликнула его.
– Молодой человек! Вы бы с сыном ее поговорили. Вон он.
Леонов посмотрел в указанном направлении: в больничном коридоре, сгорбившись, опустив голову, сидел единственный человек. Михаил вздохнул. Разговор с родственниками погибших – дело непростое. Подошел, осторожно присел рядом.
– Вы сын Елизаветы Матвеевны? Я – капитан Леонов, серийный отдел.
Человек поднял голову и повернулся к собеседнику.
– Вы знаете, что он содрал с нее кожу? – словно бы через силу, произнес он. Миша опустил голову.
– Только что узнал.
Он как будто оправдывался. Но у него сейчас одна цель – расположить к себе свидетеля. Этот человек первым увидел жертву – возможно, сразу после того, как ушел убийца. Значит, он мог увидеть то, что следственная группа уже не увидит. Мишин извиняющийся тон должен был изобразить его участие и соболезнование.
– Примите мои соболезнования, – опомнившись, произнес Михаил.
Человек кивнул.
– Что вы хотели узнать?
– Для начала – как мне вас называть?
– Геннадий… Геннадий Александрович. Можно просто Гена.
Михаил взглянул на него – отекшее лицо, мешки под глазами, крылья носа, испещренные капиллярами, волосы, тронутые сединой. Простой человек, с известными слабостями, давно переваренный жизнью. Мише он годился в отцы. К тому же – такое горе у мужика… Капитан Леонов решил, что фамильярничать не станет.
– Геннадий Александрович, вы нашли тело?
– Да… Она висела в сенях. Как… Он подвесил ее, как животное! – несчастный не смог сдержать слез, достал измятый платок и вытер им глаза.
– Вы прошли в дом?
Плачущий Гена вопросительно уставился на Леонова. Даже не вопросительно. Он искренне верил, что перед ним идиот.
– Дальше… В дом. В кухню, в комнаты? – уточнил Михаил.
– Нет! – выпучив глаза, ответил Гена. – Я выбежал. Я ж знаю, что нельзя… Хотя если так сказать… Не помню. Не в себе был. Вроде как и не соображал ничего. Я ж, пойми ты, не сразу понял, что это мама.
Миша понял. По-хорошему, мужику бы отлежаться да забыться. Хотя как тут забудешься? Когда? Вопросы, экспертизы…
– Я понял, что это она, только когда платок увидел… Ее платок. Он валялся там… под телом валялся… И весь в крови был. Но я его узнал.
Михаил кивнул, будто это имело какое-то значение. Может, и имело, но только в дружеской компании, где соболезнования и участие не такие искусственные.
– Ну а во дворе вы ничего не заметили? – нарушив возникшую вдруг паузу, спросил он.
– Заметил, – сказал Гена и закивал головой.
Михаил оживился. Все-таки не зря он сюда спешил.
– Что?
– Руку. Рука валялась у куриных кормушек. Большая.
Вот так неожиданность.
– Это не мамина, – сказал Геннадий Александрович с непонятным укором.
Капитан Леонов сел в машину, раздосадованный неудачным разговором. От свидетеля Геннадия Болюты он так ничего полезного и не узнал.
Достал блокнот и карандаш. Что-то набросал. Не думая, не прикидывая, что выйдет в конечном итоге, он накладывал штрих за штрихом, пока не закончил рисунок. На листке блокнота возникла отрубленная человеческая рука. Кисть. Точно переданные тени, удачно наложенные штрихи являли зрителю рытвины и язвы – результаты разложения. Руку клевали куры. Одна из птиц будто отвлеклась на секунду и, склонив голову, глянула, прищурившись, с рисунка на мир, куда ужасней, чем нарисованный.
2
Майор Ильин с отвращением смотрел на обглоданную руку. Возможно, собаки постарались, а может, и куры. Эти всеядные твари и не на такое способны.
– Мне кажется или?..
– Думаю, это недостающая…Часть. Того бедолаги…
Ильин отогнал курицу и прошел к дому. Снятую со старухи кожу нашли прибитой к стене в дальней комнате. Мухи все еще кружили по дому, недовольные прерванной трапезой.
Ильин поморщился и помахал рукой перед лицом. Запах помоев и крови не давал вздохнуть полной грудью. Он подошел к экспертам.
