Я заглушил мотор. Во дворе клепали косу – еще один вызов тишине. Осталось только, чтобы память восстановила еще скрип ворот, звяканье ведра да чьи-нибудь далекие, с эхом от леса, крики.
И дальше мне стало казаться, что я проснулся в незнакомом месте. Как будто сел в поезд на вокзале дождливой осенней ночью, а утром проснулся среди южных знойных степей.
Распахнулась калитка, вышел Сергей, который стал старше меня лет на десять. Неужели и я так изменился? – подумалось мне. Он узнал меня сразу.
– А вот тебя я не ожидал здесь увидеть, – сказал он. – Даже уверен был, что ты никогда не приедешь.
– Хорошие слова нашел для встречи, – улыбнулся я.
– А я услышал машину, разозлился – опять, думаю, приехали. Надоели своим плачем. А потом посмотрят на дом и становятся теми, прежними. Завидуют – ой, и нам не надо было уезжать. Как будто я виноват. А вот ты – первый нормальный человек.
– Да уж нормальный. С полдороги хотел вернуться. Боялся все это увидеть.
Он усмехнулся:
– Каждый по-своему с ума сходит. Но вот же доехал.
Как все у него просто. А ведь по-другому и не смог бы он здесь жить, думал я, переставляя машину ближе к палисаднику.
Двор был похож на музей. На стенах сараев висели косы, топоры, землемерный аршин, какие-то уздечки, корзины – казалось, возле каждого предмета недостает таблички. Поленница дров была сложена, как мозаика. Двор был чисто подметен – плотная земля хранила полукруглые разводы метлы.
Я от удивления повел головой. Сергей засмеялся:
– Знаю, знаю – сейчас и ты то же самое скажешь. Каждый по-своему с ума сходит. Я и сам не заметил, как переборщил от нечего делать. Такого порядка тут никогда не было. Ты еще грядки увидишь.
– И это все один делаешь?
– Ну а кто же? Правда, иногда жена приезжает. Она с сыном в городе осталась. Я ей показываю дозиметр – уровень почти же такой, как в квартире. Не верит. Она здесь не может, я – там. Встречаемся, как разведенные.
Я вспомнил слово «дача», но промолчал.
– Ну что мы стоим? – встрепенулся Сергей. – Давай на веранду, там сквознячок. А потом и баню затопим.
Пока я ходил за сумкой, Сергей уже начал накрывать на стол. С веранды был виден весь луг, в котором пряталась заросшая речка, дальше, за дымкой, синел лес.
– Давай выпьем, – сказал я пересохшим голосом, ставя на стол бутылку.
– А, понимаю! Лес, да? Я вот тоже, как в ту сторону гляну… Ну, ладно.
Мы выпили, захрустели редиской. Поначалу Сергей суетился, накрывая на стол. Потом сел напротив.
– Ну все, а то можно без конца вертеться. Молодец, что приехал. Рассказывай.
Я улыбнулся. Сейчас еще выпью и расскажу. О самом главном, в чем и себе не признаюсь – о пустоте внутренней, о приступах немоты, о том, что живу, словно прыгая с кочки на кочку… И буду похож на тех, кто уже и без меня надоел Сергею своими всхлипами. Я потянулся к бутылке.
– А хорошо ты сделал, что вернулся. Какой-то сказочный ход. Знаешь, а я ведь не встречал людей, которые захотят – и сделают. Все живут, как получается.
– Да ладно тебе. У каждого свое. Просто я как-то взбрыкнул, да так и продолжил, не остановился. Что мне нравится в наших правителях, так это их глупость. Ведь вначале тут все благоустраивали – дороги асфальтировали, воду провели. А потом – выселять стали. Я и разозлился. Ах, думаю, суки…
– А чем ты занимался, ну, в городе? – спросил я.
Меня так удивляла в нашем разговоре смесь обычного и нереального. Встретились, говорим. И каждая фраза готова обозначить что-то большее, чем ее звучащее значение. Это мне напомнило мой выбор ехать – не ехать, который завершился в словах Сергея. Но вот же доехал…
– В фотоателье работал. Потом в газете. Снимаешь одно, а выберут из этого самый паршивый кадр. И текстовочки такие, что с ума сходишь – ну нельзя же так дубово! Кончилось тем, что опять в ателье вернулся. Свадьбы снимал – как сделаешь серию снимков от загса до разъезда из ресторана, да еще подловишь жениха да родителей, да смонтируешь все эти выражения – получалось интересно. Выставку устроил к юбилею города. Представил одни снимки, а вечером, перед открытием выставки, поменял почти все. Скандал вышел. Кстати, некоторые снимки я сюда привез – вон висят.
Я уже обратил внимание на эти фотографии, не подозревая в авторстве Сергея. Мужчина, перед которым закрылась дверь автобуса. Беспомощный, по-детски растерянный взгляд. Цыганка на рынке гадает по руке женщине, у которой закрыты глаза, – что она хочет услышать? Гогочущая молодежь забрасывает удочку в пруд – два лебедя рванулись в стороны. Маленькая девочка стоит с матерью в очереди и смотрит снизу вверх в мертвые глаза манекена в витрине.
– Там еще есть, – махнул Сергей рукой в сторону комнат.
– Да, глаз у тебя… – пробормотал я.
– Черный, черный, как один человек сказал. Я и сам уже задумался. Стал ловить себя на том, что, куда ни смотрел, такого момента ждал – чтоб людей обнажить, что ли? Хотя, чего ждать – на каждом шагу. Только щелкай, не жалей пленки. И надоело.
– А здесь, в деревне, не снимал?
– Почти нет. Здесь, знаешь, как на охоте – когда не можешь добить утку. Такое же чувство. Поснимал вначале немного. То собака попадется – с такими глазами, оглядывается… Скворечник какой-нибудь запрокинутый над домом. Порвал эти снимки. А то на Радуницу съехались земляки – я на кладбище «Полароид» взял. Так многие и снимались, оглядываясь на те, фарфоровые, фотографии. На крестах. Еле сбежал оттуда. Нет, больше не снимаю.
Мы еще выпивали, не пьянея. Просто какие-то оковы с меня спадали, и я чувствовал, что уже разрешил себе спросить что-нибудь из того запретного, о чем и сам боялся думать.
– Ну а дальше как? Так и будет?
Злость промелькнула в его глазах – на мгновение.
– Что – дальше? Все будет так, одинаково, неужели ты не понял? Уже дождались. Помнишь, жил среди нас погорелец, приехавший откуда-то? Халупу тут ему отдали, он и жил испуганный, не мог в себя прийти. А все, глядя на него, себя чувствовали уютно. Вот и сейчас вся деревня такая – погорельцы. Наказание за свою… жизнь. Если она была.
Я пьянел не от водки, а оттого, что впервые за долгое время забыл себя, избавился от своих ощущений. Словно сидел перед зеркалом, в котором отражался другой человек. Можно было уже спрашивать обо всем – тут, конечно, водка помогала. Снимала запреты. Я так устал от невозможности отвечать самому себе – и радовался случаю, когда облегчилась собственная участь, словно кто подставил под тяжелую ношу плечо. Оказывается, вот так надо нести, и в ногу, аккуратно – и сразу ноша стала легкой и, главное, какой-то объяснимой…
Я заметил, что мы избегаем подробностей. Наверное, тоже водка помогала. Когда беседуют два человека, выпивая не спеша, то кажется, что каждый вновь и вновь возвращается к самому главному, что волей-неволей упускает собеседник.
