В тот день и предшествующие ему недели я пережил слишком много, слишком внезапно, и вдруг изменился.
– Ты стала целью, Тэйт. Я ненавидел родителей, переживал за брата. Черт, я не мог рассчитывать ни на кого, кроме себя. Когда злился на тебя, мне становилось легче. Гораздо.
Я увидел, как она стиснула зубы. Я знал, что ей нелегко все это слушать.
Но я продолжал.
– Даже после того как понял, что ты ни в чем не виновата, все равно не мог не пытаться тебя ненавидеть. От этого я чувствовал себя лучше, потому что не мог причинить боль тому, кому хотел.
Слезы снова тихо покатились по ее лицу, и – проклятье – я хотел, чтобы Тэйт больше не плакала из-за меня.
Черт возьми, у нас было столько хорошего, когда мы росли, и я хотел все это вернуть.
– Прости, – прошептал я, взяв ее лицо в свои ладони, изо всех сил надеясь, что она меня не ударит. – Я знаю, что смогу загладить свою вину. Не надо меня ненавидеть.
Тэйт покачала головой.
– Я не ненавижу тебя. То есть… – Она посмотрела на меня, слегка нахмурившись, – я немного сержусь, но мне больше жаль потерянного времени.
О, да.
Я обхватил ее руками за талию и притянул к себе.
Она, черт возьми, была моей. Мне хотелось кричать и улыбаться в одно и то же время. Я прижался к ее лбу своим, вдохнул ее запах, изнывая от желания поцеловать.
– Ты сказал, что любил меня, – прошептала она. – Мне жаль, что мы это потеряли.
Мы ничего не потеряли.
Я поднял ее, обвив ее ноги вокруг своей талии, и понес к кровати, ощущая животом, как горячо у нее между ног.
– Мы ничего не потеряли. – Положив руку ей на щеку, я приподнял ее лицо, чтобы она посмотрела мне в глаза. – Несмотря на все старания, я не мог вытеснить тебя из своего сердца. Поэтому вел себя как последний засранец, отпугивая от тебя парней. Ты всегда была моей.
– А ты мой? – спросила она, вытирая слезы большим пальцем.
Ее прерывистое дыхание щекотало мое лицо, и я не смог больше сдерживаться. Я нежно поцеловал уголок ее рта и прошептал, не отрываясь от ее губ:
– Всегда был.
Тэйт обняла меня, и я просто держал ее в своих объятиях, крепко прижимая к себе.
– Ты в порядке? – спросила она.
– А ты? – ответил я вопросом на вопрос, даже не питая иллюзий, что последние три года не стали для нее адом.
– Я буду.
Если мы есть друг у друга, с нами все будет хорошо.
– Я люблю тебя, Тэйт.
И я откинулся на кровать, увлекая ее за собой, с надеждой на то, что это будет длиться вечно.
Глава 31
– Джаред, ты в меня тыкаешься, – бормочет во сне Тэйт, я просыпаюсь, но не сразу открываю глаза.
Тыкаюсь? Я смотрю на свои руки – они даже не касаются ее. А потом я чувствую жар и тесноту в штанах.
Черт.
Я лежал на боку, обнимая ее сзади, а теперь перекатываюсь на спину и провожу руками по лицу.
У меня снова эрекция, и я поеживаюсь от дискомфорта и неловкости.
В последнее время это часто со мной случается.
Я смотрю на Тэйт, которая все еще лежит ко мне спиной, и сажусь в кровати.
– Нет, – стонет она и разворачивается ко мне, – не уходи. Она обнимает меня рукой за талию, и я застываю на месте, боясь пошевелиться.
Черт, черт, черт! Еще немного – и я взорвусь. Мне нужно уйти. Это случается каждое утро, и я раздражен.
Не трогай меня, Тэйт.
Пожалуйста.
Но я все равно ей позволяю. Она заставляет меня снова лечь и, уткнувшись мне в шею, засыпает.
Я резко открыл глаза, моргая и ощущая знакомый приток крови к паху и жжение внизу живота.
Протер глаза, прогоняя сновидение.
Или воспоминание.
Тэйт.
Сел, обводя взглядом темную комнату.
Где же она?
Я был в ее кровати. Мы заснули после моего признания, и мне снился тот последний раз, когда я лежал с ней здесь. Это было утром того дня, когда я уехал к отцу на лето.
Но сейчас Тэйт рядом не было.
Свет в ванной тоже не горел.
– Тэйт, – позвал я, но ответа не последовало. Слышно было только, как дождь барабанит по крыше.
Я встал, размял затекшие мышцы, а потом вышел из комнаты Тэйт и спустился по темной лестнице.
В доме стоял почти кромешный мрак, но это не имело значения. Я хорошо ориентировался здесь и в темноте.
Даже если не считать того, сколько времени я провел здесь в прошлом, дом Брандтов всегда ощущался будто живым. Тиканье напольных часов в передней, скрип ступенек, тихий, приглушенный гул вентиляции – все это отличало одну комнату от другой и делало это место домом.
Мне здесь было комфортно.
Я прошел через гостиную и столовую, они тоже оказались пусты, поэтому я направился в кухню и тут же увидел, что задняя дверь открыта.
Подойдя к ней, я выглянул в сад и сразу же расплылся в улыбке при виде Тэйт. Промокшая насквозь, она стояла под проливным дождем, подняв лицо к небу.
Мои плечи расслабились, я закрыл глаза.
Как же я сразу не догадался.
Я тихо вышел из дома и прислонился к стене под навесом.
Тэйт всегда любила дождь. Под ним она словно оживала, а я не мог насладиться этим зрелищем уже несколько лет. Я всегда гадал, какое волшебство она находила в грозах, хотя какая разница. Пусть это останется тайной.
Я наблюдал за ней, и у меня внутри будто звучала музыка.
С ее длинных светлых волос стекала вода, а одежда прилипла к телу, как в тот вечер, когда мы впервые поцеловались и я ощутил изгибы ее тела.
Тэйт стояла, слегка расставив ноги и опустив руки, и немного покачивалась из стороны в сторону, словно в танце.
Ее черная блузка, блестящая от воды, прилипла к спине, как вторая кожа, и я знал, что когда прикоснусь к ней, то почувствую каждый мускул.
В груди вспыхнуло пламя, в руках загудела кровь.
– Джаред! – вскрикнула она, и я заморгал, осознав, что она меня заметила. – Ты меня напугал, – добавила она с улыбкой. – Я думала, ты спишь.
Она стояла, прижав руку к груди, и ждала, пока я что-нибудь скажу, но я не мог.
Я больше не хотел говорить. Я хотел ее.
Оттолкнувшись от стены, я подошел к Тэйт и положил руки ей на бедра, не сводя с нее взгляда. Прижав ее к себе, впившись в нее пальцами, я заглянул в ее лицо, неистовое и прелестное.
