Но ведь однажды она их захочет. Как и большинство людей.
И при мысли о том, что мне нет места в ее будущем, я сглотнул, ощущая в горле комок размером с бейсбольный мяч.
Глава 24
Было утро понедельника, и я впервые в жизни собирался совершить взлом с проникновением. Во всяком случае, впервые по своей собственной воле.
Мои руки совсем не дрожали, когда я вставил ключ в замок и вошел в пустой дом Брандтов. Тэйт отправилась в школу полчаса назад, и я был немного зол, что сам опаздывал туда. Я надеялся, что сегодня она уедет раньше, чтобы поработать в лаборатории, но этого не случилось. Она вышла из дома поздно, и я теперь тоже задерживался.
Мистер Брандт попросил меня выяснить, что его дочь хочет на день рождения, как будто мы с ней дружили или что-то вроде того, хотя он-то знал, что это не так. Единственным способом узнать ответ было спросить ее напрямую, но наши отношения оставляли желать лучшего.
Поэтому… я решил заняться шпионажем.
Да, я подумал, что это хорошая идея.
Проверить историю на ноутбуке, полистать ее долбаный дневник, может, поискать в ящиках открытые упаковки презервативов…
Моя нога загудела, и я вытащил вибрирующий телефон.
Где ты?
Мэдок.
Опаздываю.
Отправив сообщение, я вошел в дом через заднюю дверь, закрыл ее, сунул ключи в карман и прошел через кухню к лестнице.
Тэйт была везде. От теплого запаха ее клубничного шампуня у меня едва не потекли слюни.
За все выходные я не видел ее и ничего о ней не слышал. Машина стояла у дома, но сама Тэйт, казалось, с пятничной ночи от меня пряталась.
Перед тем как войти в ее комнату, я с шумом втянул воздух. Даже не знаю почему.
Я был возбужден и в то же время чувствовал себя извращенцем.
Поэтому решил действовать быстро и поскорее убраться отсюда.
Я не какой-нибудь сосунок. У меня хватит духу порыться в чужих вещах.
Комната оказалась убранной, не считая разбросанной одежды. После возвращения из Франции Тэйт повесила на стены еще несколько фотографий и постеров.
Я медленно ходил по комнате, обводя ее взглядом; заметил ноутбук, но прошел мимо него и сел вместо этого на кровать.
В горле пересохло.
Твою мать.
Именно в этот момент у меня решила проклюнуться совесть?
В истории ее компьютера, возможно, было именно то, что нужно, или же всякая фигня, которую мне не следует знать. Может, Тэйт гуглит кремы для лица и дизайнерские зонтики. А может, шлет письма какому-нибудь уроду, с которым познакомилась во Франции, или приемным комиссиям колледжей за тридевять земель отсюда.
Я решил начать с малого и открыл ящик прикроватной тумбочки.
Крем для рук, небольшая мисочка с резинками для волос, сладости и… книга.
Сдвинув брови, я достал потрепанную, выцветшую книгу в обложке, которую не видел уже несколько лет, но все было словно вчера.
Воспоминания одно за другим ливнем нахлынули на меня.
Как Тэйт засовывает книгу в свой рюкзак в первый день седьмого класса.
Как после купания в озере она пытается прочитать мне какое-то стихотворение об Аврааме Линкольне.
Как папа Тэйт склеивает переплет, который погрыз Мэдмэн.
Эта книга – «Листья травы» Уолта Уитмена – была старше нас. Ей было лет двадцать. Тэйт всегда держала книгу при себе, потому что она принадлежала ее маме. Всякий раз, уезжая из города, она брала ее с собой.
Я начал листать книгу в поисках одного стихотворения – единственного стихотворения, – которое мне нравилось. Название я забыл, но помнил, что Тэйт отметила его.
Из книги мне на колени тут же выпали какие-то фотографии. Я отложил ее в сторону и подобрал снимки.
Сердце подскочило к самому горлу.
Господи.
Мы.
На снимках, которых оказалось всего два, были мы с ней. Оба сделаны, когда нам было лет двенадцать или тринадцать. На меня обрушилась целая тонна эмоций.
Тэйт хранила фотографии со мной?
Они лежали в книге ее матери, которой она безмерно дорожила.
И, скорее всего, она брала эти снимки с собой во Францию, вместе с книгой.
Я покачал головой, мои ноги онемели, словно я поставил их в ведро с цементом.
Она берегла наши фотографии, как и я. Я улыбнулся. У меня было такое чувство, словно я только что выиграл в лотерее.
А потом это невесомое чувство «словно-ты-на-цыпочках-идешь-по-полю-гребаных-тюльпанов» разбилось вдребезги, когда я вдруг заметил на ее туалетном столике черный кружевной бюстгальтер. Щекочущее ощущение в области сердца, как будто кто-то катался по нему на роликах, сместилось ниже, и теперь мне хотелось вылететь отсюда и немедленно разыскать Тэйт.
Моя челюсть дернулась, и я чуть не откусил себе язык, чтобы приструнить член.
Так, так, так… Тэйт носит кружевное белье.
Образ ее стройного тела в черном кружеве захватил мой разум, а потом я моргнул.
Стоп.
Меня осенило.
Тэйт носит кружевное белье.
Тэйт. Носит. Гребаное. Кружевное. Белье!
Но для чего, черт возьми? И для кого?
Я резко провел рукой по волосам. На лбу выступили капли пота.
К черту все.
Пусть папа подарит ей деньги. Разве не это хочет получить любой подросток на день рождения?
Я убрал книгу обратно в ящик и, спустившись по лестнице, вышел из дома через переднюю дверь.
Я даже не помню, как доехал до школы.
Все, что я видел перед собой, – это образ Тэйт, надевающей кружевное белье для какого-то недоноска с маленьким членом.
* * *
Утренние занятия прошли как в тумане. В основном я просто сидел со скрещенными на груди руками и пялился в парту, игнорируя все, что происходило вокруг. К четвертому уроку я готов был держаться за стол, стул и за все что угодно, лишь бы только не вскочить с места, не ворваться к Тэйт на французский и не затеять ссору.
Учителя меня не вызывали, а значит, я мог не беспокоиться о том, что не слушаю их. Мои оценки были хорошими, к тому же когда мне задавали какой-то вопрос, я грубил, поэтому в итоге со мной от греха подальше просто перестали вступать в диалог.
Когда пришло время ланча, я не спешил в столовую.
Я знал, что Тэйт будет там, и мне не хотелось сидеть и смотреть, как она пытается игнорировать меня, и отвечать ей тем же. Потому что на самом деле я мечтал о том, чтобы она была рядом со мной.
