«Однако научное знание, — продолжал он, — не стоит на месте, я не могу и не собираюсь следовать заблуждениям, в которых погрязла российская медицина. Даже здесь, в столице империи, многие мои коллеги не следят за тем, чем живет современная европейская наука. Между тем ведущие европейские доктора давно уже признали, что мистическая связь пациента и врача имеет не меньшее воздействие на ход лечения, чем порошки и уколы. Я не собираюсь переубеждать или переучивать моих коллег. Мое дело лечить и примером доказывать правоту моих взглядов. Вы же просто можете сравнить мои результаты с результатами тех, кто меня критикует, — и вам все станет ясно».
Никто из пациентов и не собирался оспаривать методы Нила Петровича. Записаться к нему на прием было очень трудно. В справочнике докторов Санкт-Петербурга его имя не значилось, и даже на медной табличке перед дверью его квартиры были указаны лишь его инициалы. Людей «с улицы» Нил Петрович не принимал, и те, кто хотел попасть к нему на прием, знали — сперва надо заручиться согласием старой графини Анны Федотовны С-ской или кого-то из ее близких друзей. Кроме того, консультация у Нила Петровича стоила так дорого, что одно это служило залогом доверия пациента к таинственному и могущественному знахарю. Наконец, — и это бесспорно признавали все, кто обращался к Нилу Петровичу за помощью — ему действительно удалось помочь некоторым совершенно безнадежным больным, от которых отступились другие доктора, и слухи об этом не могли не распространиться и не укрепить его репутацию.
Итак, если гость не выражал скепсиса или боязни, Нил Петрович приступал к лечению. Но и тут он обнаруживал свои методы постепенно, чтобы не испугать больного. Белолицый доктор наблюдал за человеком, заглядывал ему в глаза, а через них — в душу. Наконец, когда страх или недоверие пациента были преодолены и он полностью отдавал себя в руки Нила Петровича, доктор доставал самые действенные снадобья, тайные отвары и загадочные порошки, и начинал лечить по-настоящему, как научил его когда-то расстрига в темной избе на берегу Волги.
Двери во время такого лечения запирались, на окнах задергивались тяжелые шторы, сквозь которые не проникали ни лучи света, ни звуки оживленной петербургской улицы. О том, что происходило в это время в кабинете, никто не знал. Только Захар, старый слуга Нила Петровича, из каморки в дальнем углу квартиры слышал стенания и хрипы, доносившиеся из рабочего кабинета барина, и улавливал чутким носом едкие дымные запахи, которые иногда просачивались из-за закрытой двери.
Бывали у барина и дамы. Нередко после очередного сеанса лечения они выходили из кабинета разрумянившиеся и слегка растрепанные. Впрочем, как замечал Захар, ни одна из посетительниц не казалась расстроенной. Напротив, все они находились в самом приподнятом настроении и, надевая в прихожей шляпку, часто улыбались и подмигивали своему отражению в зеркале, как бы говоря себе: «Ах, как я еще хороша! Чудо!»
В тот вечер, однако, Захара в квартире не было. Старик отпросился навестить замужнюю дочку, и «доктор», как требовал себя называть Нил Петрович, остался совершенно один в пустой и темной квартире.
Нил Петрович вставил в подсвечник три свечи и зажег их. Из небольшой аптечки резного дерева, висевшей на стене, он достал бутылку вина Мариани, налил себе бокал и выпил. Усталость, накопившаяся за вечер, мигом улетучилась. Чтобы закрепить успех, Нил Петрович налил и выпил, почти залпом, еще два полных бокала. Теперь можно было собраться с мыслями и сосредоточиться на князе.
Сев за дубовый рабочий стол, Нил Петрович открыл чернильницу, достал перо, лист бумаги и написал на нем имя князя. Положив перед собой лист, он стал пристально всматриваться в написанное. Знахарь смотрел на чернильные буквы и быстро шептал какие-то слова, стараясь не сбиться и не отвести глаз.
Через некоторое время буквы расплылись, и вместо них на листе бумаги стали появляться быстро сменяющие друг друга картины. Вот князь на заседании Государственного Совета, в парадном мундире. Он склонился к плечу другого сановника и что-то ему шепчет. В стороне слышится стук колес — это катится по рельсам железнодорожный состав, стук становится все сильнее и сильнее. Зала Государственного Совета исчезает, и вместо нее перед внутренним взором Нила Петровича начинают мелькать телеграфные столбы. Видно, как поезд по большой дуге въезжает на железнодорожный мост над широкой рекой, отливающей сталью под осенним небом. Затем Нил Петрович видит свои руки, а в них колоду карт. Он начинает раскладывать пасьянс, но тот не выходит: раз за разом на стол ложится все та же карта, пиковая дама.
А вот снова ему видится парадный мундир князя: теперь он висит, расстегнутый, на спинке кресла. На заднем плане, на смятых белых простынях спит обнаженная девушка, совсем еще юная. Ее золотисто-рыжие волосы разметались по подушке. Нил силится, но не может разглядеть ее лица…
После этого видения картины потускнели и исчезли, а буквы на листе бумаги снова собрались в слова.
Нил Петрович откинулся на спинку кресла, скомкал лист бумаги и выбросил его в корзину, стоявшую у ног. Лоб его покрылся испариной, сердце отчаянно билось. Он был не на шутку взволнован; открывшаяся перед ним перспектива пугала и манила одновременно. За годы жизни в Петербурге Нил завязал знакомства с важными людьми и был теперь принят в таких домах, к которым раньше не решился бы и приблизиться из страха, что на него спустят собак. Поначалу, после переезда в столицу, всех пациентов ему поставляла графиня. Мало-помалу их круг расширился, и деньги потекли рекой. Нил съехал от графини, нанял квартиру и открыл частную практику. Теперь к нему приходили не только за лечением, но и за советом, а иногда и за протекцией. Записная книжка Нила Петровича распухла от адресов и фамилий городских чиновников, купцов, их жен, любовниц и дочерей, приказчиков, кредиторов, соперников и соратников. Он уже начал подумывать о том, что пора бы избавиться от опеки графини, выйти, наконец, из тени и занять достойное место в круге света…
Впрочем, как показал сегодняшний вечер, старуха графиня еще могла быть ему полезна. Знакомство с князем — а точнее, знакомство с его тщательно оберегаемой и постыдной тайной — открывало перед Нилом Петровичем сияющие горизонты. «Только бы он не испугался…» — загадал про себя Нил Петрович.
Напольные часы пробили полночь. Нил очнулся от мыслей, встал с кресла и направился в спальню. Ему нужен был отдых и новые силы, чтобы осуществить задуманное.
23. Молодость
Во вторник после полудня, как и было условлено, князь Сергей Львович нанес Нилу Петровичу визит. Уже сам по себе поход к знахарю был для него волнителен. Но еще больше пугала князя возможность встретиться в дверях этой знаменитой в Петербурге квартиры с кем-нибудь из знакомых. Князь занимал весьма высокое положение и не хотел давать пищу слухам. Подходя к парадному подъезду, он приподнял воротник шубы и опустил голову вниз, чтобы не быть случайно узнанным. После чего толчком открыл дубовую дверь и быстро прошмыгнул мимо спящего швейцара Дверь квартиры открыл сам Нил Петрович. Ему был знаком испуганный вид, с которым часто к нему заходили «гости». Поклонившись, Нил Петрович улыбнулся и широким жестом пригласил князя войти:
