Жадно припав губами к фляжке, рыженькая сделала несколько глотков. Глядя, как лучи солнца играют в ее незамысловатой прическе, я улыбнулась.
– Как звать-то тебя, девица красная? Неужто Настенькой кличут?
– Кира, – сухо отрезала девчонка, совершенно не разделяя моего веселья.
Я осеклась. Человек, можно сказать, к смерти готовился, а у меня все хиханьки да хаханьки. Нервный срыв, не иначе. Так со мной всегда бывает – как только перенервничаю, начинаю ерунду нести, шутки бестолковые отпускать и смеяться без видимой причины.
«Смех без причины, – Меч, как всегда, прослушивал мои мысли, – сама знаешь что».
«Слышь ты, умник, знаешь, без кого неплохо солнце светит?»
Обменявшись любезностями с Феликсом, я переключила внимание на Киру.
– А меня Найяр зовут, друга моего – Валдеком.
– Друга? – на лице девчонки ни одна черточка не дрогнула, зато в голосе появилось любопытство. – Я думала, это твой муж.
Валдек глухо засмеялся:
– Нам и нужно, чтобы все так думали.
– Это потому что ты маг, да?
Даже Меч удивился её смекалке.
– А часто ты магов встречала?
– Было дело, – Кира ответила так, словно давала понять, что разговор на эту тему продолжать не намерена.
Она встала и, повернувшись ко мне спиной, протянула флягу Валдеку.
– Спасибо.
– Кто это тебя так? – сзади на ее шее красовалось багровое клеймо.
Рыженькая втянула голову в плечи, мой вопрос явно пришелся ей не по душе. До этого я никогда не видела клеймо на теле человека. В школе, помнится, рассказывали про рабовладельческий строй и про то, что хозяева таким образом помечали свою собственность. Но встретить вот так, в реале, человека с тавро на теле… Огромный круг, сантиметра четыре в диаметре с тремя параллельными волнистыми линиями внутри, перечеркнутыми прямой.
Мой оруженосец знал, что это означает, поэтому поспешил успокоить Киру:
– Не бойся, нам все равно кто ты, и причинять тебе вред мы не собираемся.
«Не молчи, подтверди его слова, – посоветовал Феликс. – Она тебя боится, хотя виду и не подает. Неужели не чувствуешь ее страх?»
– Кир, расскажи, что произошло, а? – я произнесла эту фразу с такой простотой в голосе, словно передо мной стояла не незнакомая девушка, а подруга детства.
– Меня приговорили, – чуть слышно сказала она, а потом добавила: – К смерти…
– Кто? – вопрос прозвучал коротко и жестко.
– Те, кто называют себя воспитателями, наставниками заблудших.
– Это их клеймо? – догадалась я.
В ответ Кира кивнула. На лице Валдека заиграли желваки.
– Как ты к ним попала, девочка? – оруженосец, по всей видимости, испытывал те же чувства, что и я.
Упорно пряча слезы, Кира начала рассказывать. Жила она в обычной крестьянской семье: отец занимался земледелием, на матери был дом и воспитание детей. Помимо Киры, было еще трое сыновей, немногим старше ее. Родители в детях души не чаяли, и когда узнали, что ждут еще одного малыша – очень обрадовались, посчитав это подарком судьбы. Ребеночка ждали всей семьей: Кира помогала маме шить распашонки, пеленки, чепчики и прочее приданое; братья мастерили люльку, коляски, игрушки. Одним словом – малыша ждала любящая семья.
Во время родов произошла трагедия – пуповина туго обвила шею новорожденного, и он умер от асфиксии. Роды протекали слишком трудно и мучительно для женщины. Вскоре она тоже умерла, не перенеся потери ребенка. Горе накрыло семью черным покрывалом. Отец запил и ушел следом за женой через полгода. Кира и ее братья осиротели, из взрослых в доме осталась только семидесятилетняя бабушка.
Три месяца назад их забрали. Староста деревни продал Кириных братьев в кадетский корпус, а ее в приют для девочек.
– Стражники вломились в наш дом, перевернули все, рыскали по маминым и папиным вещам, грабили. Бабушка попыталась их прогнать, так за это они отрезали ей уши. Мальчики сопротивлялись, как могли, защищая меня и бабушку, но что могут три подростка против десятка вооруженных полицейских? И никто, слышите, никто из односельчан не заступился за нас! Кому нужны осиротевшие дети?
Мне захотелось крикнуть – знаю, Кирочка, на собственной шкуре знаю, что никому не нужны брошенные щенки! Только вас не бросили, вас покинули…
Как ни пыталась Кира совладать со своими чувствами, слезинки все же покатились из ее зеленых глаз, однако девушка продолжила:
– Как мне объяснили потом, в нашей стране действует закон в отношении беспризорных детей – все мальчики становятся собственностью государства и поступают в распоряжение военного ведомства. Их учат и воспитывают в кадетских корпусах, делая из них пушечное мясо, солдат-смертников. А девочки… Разве в нашей стране женщина считается человеком? Ты никто – ноль. Твоя задача – ублажать человека. Девочек, по приказу императора, отдают в воспитательные дома, где их учат покорности и послушанию. Растят кукол для сексуальных развлечений. Вот так…
– А клеймо? – как-то само вырвалось у меня.
– Это принадлежность к тому или иному интернату – тавро хозяина. По ним распознают, откуда товар, и если девочка плохо выполняет приказы, то ее владелец знает, к кому обращаться с жалобами. Рассказать, чему и как обучают в том воспитательном доме, куда определили меня?
Никогда не думала, что услышу такое. После рассказа Киры я почти прониклась любовью к своему детскому дому. То, что творилось у нас – цветочки по сравнению с этим. Язык не поворачивается передать всю ту грязь и мерзость, которую заставляли делать несчастных девчонок. И если учесть, что самой младшей из них всего восемь лет, а старшей семнадцать, то… Сердце сжалось от боли.
Багровое клеймо полыхало на шее Киры, как напоминание об унижениях, через которые ей пришлось пройти.
– Я отказывалась делать то, что они требовали от меня. По мне лучше смерть, чем… – Кира гадливо сплюнула. – За это меня били, кидали в карцер на несколько дней голой, не давая ни есть, ни пить. Требовали выполнения и других фантазий воспитателей. Я посылала их, меня опять били, насиловали… А вчера этот гад-охранник решил силой впихнуть мне… ну я зубы-то и сжала. Он так орал, что стекла звенели. Воспитатели сказали, что я им надоела, что проку от меня никакого, одни расходы. Бить не стали, а просто приговорили к смерти. Ночь просидела в карцере, а поутру приволокли сюда. А чтобы помучилась как следует перед смертью – убивать не стали, закопали, оставив снаружи только голову.
Я и не заметила, как слезы потекли из моих глаз. В горле стоял ком таких размеров, что казалось не смогу дышать. Боже… да за что их так? Несчастные девочки… Клеймо пылало. Смотреть на него не было сил.
«Феликс, я могу убрать с ее шеи эту мерзость?»
