– Что ты говоришь, Согдай? Или о свидании передаешь мне?! Да как ты решилась на такое? Какой еще брат, нет у тебя братьев! Такие слова оскорбляют воина Луноликой!
Хотела я еще что-то сказать, но осеклась, увидев, как она испугалась: глаза расширились, а лицо стало плоским.
– Что ты, Ал-Аштара, – заговорила она шепотом и попыталась схватить мою руку, но я отдернула ее. – О чем ты, царевна? Я и не думала… нет, нет…
Гости стали на нас оборачиваться, продолжать разговор мне не хотелось, и я сказала жестко:
– Возьми свой нож и уходи. Я не хочу видеть тебя в этом доме.
Но она не двинулась, глаза ее блестели, и все старалась она мою руку схватить.
– Царевна, Ал-Аштара… Да разве я думала, что эти слова… что ты так… Нет! Ничего этого в мыслях… ни у меня, ни у него… Это Талай, Ал-Аштара! Ведь я Талаю сестра, он передать о конях мне велел… что ваш уговор помнит… что с конем тебе поможет…
Она продолжала еще бормотать, но теперь я глядела на нее и не знала, как справиться с тем, что творилось во мне. Вмиг снова предстало, как спала Согдай на груди у Талая в доме братьев Ату. За все эти дни столько раз и с такой болью, самой мне неясной, образ этот являлся, но теперь будто новым светом все озарилось. Не любовными были те объятия – это сестра на плече старшего брата спала…
Я не знала, как не закричать, не заплакать, такая радость вдруг всколыхнулась в сердце. Как девы на праздник весны кричат, новый год начиная, – громко, сильно, и столько в том боли, и радости, и зова, и необъяснимого желания, – так и во мне сейчас все кричало, и я об одном только думала, чтоб не заметила этого Согдай у меня по лицу.
Потому стала провожать ее, уверяя, что больше не гневаюсь, а Талаю чтоб передала, что встречусь с ним, как только отец разрешит взять коня из табуна. Согдай все норовила мою руку прижать к своему лбу в знак благодарности, но я отдергивала, говоря, что не к лицу ей, воину, этот жест служанки и, наконец, выпроводила.
А как она ушла, я подождала немного – и выскочила за дверь, упала лицом в снег. Казалось, что все лицо горит, словно я надышалась дыма. Полежав, перевернулась на спину и долго смотрела на небо, затянутое тучами, без звезд. Снег таял на лице, стекал водой. Я слизывала его с губ и улыбалась. Мне казалось, что уже нестерпимо ясно пахнет весной.
Глава 12
Барс-конь
Через день Талай и Согдай подъехали к нашему дому на одном коне.
– Рано приехал, Талай! – крикнула я с порога. – Не спросила еще отца о коне.
– Я уж сам спросил, – ответил он, подъезжая к коновязи. – Вчера ездили с ним табун смотреть. Он разрешил выбрать любого.
Мое лицо загорелось, будто я к огню наклонилась.
– Что за забота? – сказала, как могла, строже. – Сама бы спросила отца.
– Не сердись, царевна, – улыбнулся Талай, спешившись. – Научи вот сестру клинок точить, и поедем к табуну. Не близко он, к вечеру бы успеть.
Мы пошли с Согдай за дом, где лежали в ларях точильные камни. Талай тоже с нами. Пока я учила ее, все чуяла его взгляд, но обернусь – он другим занят: то осматривает узду на стене, то перешучивается со служанками. Как мы закончили, я сходила за коньком в клеть и была готова. Но Талай спросил с усмешкой:
– А аркан не берешь, царевна?
– Разве у тебя нет? – растерялась я.
– Коня ловить не ты ли будешь?
– Талай, я говорила, что не умею, – смутилась я.
– Не говори, что не умеешь чего-то. Вот сестра мечи точить не умела, а ее научили. Бери аркан, Ал-Аштара, теперь сестра будет тебя учить коньков ловить.
– Ты умеешь? – с удивлением посмотрела я на Согдай.
– Я из рода конников, – кивнула она. – Мне духи аркан на посвящение достали. Если б ты не сделала меня воином, была бы я табунщицей.
Я не ожидала такого от тихой Согдай. Оставалось только накрутить аркан на локоть и двинуться за ними следом.
Царский табун ходил в урочище, где пенная река встречалась со своей сестрою. Хорошее было там место, трава сочная, по холмам тайга, так что кони не уходили. Зимой же их кормили особо, и сеном, и зерном, так что отличные высокие сильные кони были у отца, все золотых мастей, от темных до самых светлых. Страха не ведали те кони, и для охоты, и для битвы хороши были. Несколько пастухов и конников жили в урочище, следили за ними, отгоняли волков и людей, которые своих кобыл пытались подвести жеребцу, ведь иметь царских кровей лошадь хотел всякий. Но был в табуне вожак, который лучше любого пастуха за ними смотрел. Об этом жеребце мне отец рассказывал: какой он злой и дикий, с каждым годом все сложнее подпускает людей. Уже несколько раз пытался он увести табун из урочища, перевалив за гору. Один раз пастухи остановили, а другой неожиданно волки помогли. Отец рассказывал, что волков потом собирали и резали недобитых, а кони все живые ушли.
Все это я вспоминала по дороге. Представить себе, как выберу сейчас коня, как сама его поймаю, я не могла. Арканить, конечно, умела, но одно дело поймать овцу, а другое – дикого, под седлом не бывавшего коня.
– Приуныла царевна, – подшучивал надо мною Талай. – Или о барс-коне вспомнила? Хороший конь. Уже не одного человека покалечил. Пастухи говорят, твой отец жеребенка парным мясом выкармливал, чтобы злой стал. Но ты не бойся, воин, найдем на него управу.
Я смутилась и не отвечала.
Чтобы попасть в долину, мы перешли по льду большую реку и поднялись на гору. Сверху урочище напоминало лодку. Прямо под склоном стояли два легких пастушьих домика, а на дальнем краю, где виднелись загоны и было открытое место, еще три.
– Вон там сейчас барс-конь табун водит, – махнул Талай рукой на дальние лысые холмы. – А ниже их кормят, но туда они придут только к сумеркам. Мы с тобой, Ал-Аштара, поедем лесом, не хочу их пугать, не хочу у кормовых мест брать. Согдай, беги к людям, собирай всех.
Она отвязала от седла снегоступы, спрыгнула и легко, где бегом, где скользя, пустилась вниз с холма. Мы двинулись лесом, обходя урочище.
– Скажи, царевна, откуда дует ветер?
– Сзади, коню в левую ногу.
– Не годится. Барс-конь близко не подпустит. Будем обходить стороной. Время потеряем, зато не спугнем. Он вчера сразу понял, что не просто так я лошадей смотрю, – усмехнулся Талай, вспоминая встречу с конем, как с человеком.
– Ты хорошо его знаешь?
– Я-то хорошо, но и он неплохо меня изучил. Всегда догадывается, чего я хочу. Бывает, сам приводит ко мне больного. А если видит, что забирать иду молодняк, – в оба глядеть за ним надо.
– Отец говорил, пастухи боятся его, Талай. А ты не боишься?
– Барс-конь мне не враг, мы понимаем друг друга. Понимаем, что одному царю служим. – Талай говорил о коне как о равном, как о приятеле, с которым, и сам не знает, дружба связывает или соперничество.
