Кубарем покатились мы с пригорка, кувыркаясь в снегу, поднимаясь и снова скатываясь. Радость охоты охватила меня так, словно это мои пальцы натягивали тетиву. Краем глаза я видела, что мой двойник бежит рядом, так же, как я, оступаясь в снегу, поднимаясь, теряя шапку, натягивая ее на бегу и опять падая… Я уже не думала скрываться, но и не могла догнать ее: она бежала так же, как я, и все ее движения были моими. И я вместе с ней чуяла холод снега на лице, жар бега и боль от ударов. Кровь стучала в голове, и радость душила.
Выкатившись к реке, мы пробежали вдоль русла и скоро увидели подстреленного оленя. Еще на бегу обе потянулись к ножу, и когда я увидела, как дева опустилась на колени и наносит удар по шее, чтобы выпустить дух оленя, пока он не пожрал мясо и не сделал добычу падалью, – я поняла, что это я сама стою на коленях и вонзаю в упругую плоть свой нож.
Солнце взошло, лес был рыжим с густыми синими тенями, когда я, изнемогая от усилий, но счастливая, волокла на двух палках тушу через лес. Когда я достигла кручи, от меня шел пар.
– Помнишь ли ты о запрете? – услышала я тут голос Камки и вздрогнула, хотя ожидала, что вот-вот встречу ее и услышу именно эти слова. Я обернулась – она выходила из леса с другой стороны кручи.
– Помню. Но я принесла много мяса. Этих оленей нельзя было упустить.
Она коротко глянула на мою добычу, и мне не понравился ее взгляд: она посмотрела так, словно та была тенью, которая исчезнет с заходом солнца.
– Да, вижу, – сказала она спокойно. – Но как принять нам этот дар, если он получен с нарушением запрета?
– Это моя добыча! Это только моя добыча, я ни у кого не отбирала ее! – вскрикнула я, испугавшись, что Камка опять велит вернуть мясо. Но она улыбнулась, забрала лук и сказала:
– Поднимайся. Девы уже занимаются. Занимайся и ты, о мясе я позабочусь.
Меня удивило, что она так легко меня отпускает, и быстро послушалась.
Девы остановились, увидев меня.
– Где ты была? – спросила Ак-Дирьи. – Тебя Камка пошла искать. Ты украла ее лук.
– Охотилась, – ответила я.
– Ты? – Очи с удивлением вскинула на меня глаза, но тут же отвела, словно ее это не интересовало. Ее угнетало, что она не зверовала уже очень давно. Я это знала и ответила, чтобы ее не обидеть:
– Не сама. Мне мой ээ помогал.
Все девы с удивлением на меня посмотрели.
– И ты добыла мясо? – спросила Очи.
– Да. Дух выстрелил и убил оленя. Он направил ээ-тай к стреле и попал в цель.
Я видела, что сомнение снедает моих дев. Они не верили мне. Наконец Ильдазка нашлась:
– Мой ээ тонок и не может держать лук в руках.
– Мой тоже, – сказал Согдай.
– Наши духи одной природы, – сказала я. – Если мой может, ваши тоже.
– Нет, – упрямо помотала головой Ильдаза. – Мой ээ говорил, что такого никогда не бывает.
– И мне говорил, – кивнула Согдай.
– И мне, – подтвердила Ак-Дирьи. Очи молчала, на меня не глядя.
– Верно, ты знаешь тайное слово, дающее силу духу, чтобы он обрел плотность живого тела, – сказала Ильдаза.
– Или твой ээ иного рода, – сказала Очи, вдруг сверкнув на меня глазами. – Говорят, ээ-борзы могут обретать плотность, когда для убийства их зовут и поят живой кровью.
– Я не общаюсь с ээ-борзы так же, как никто из вас, – отвечала я, вспыхнув. Волнение охватило меня: девы не верили мне, и я не знала, как им доказать. Нехотя, они вернулись к занятиям, но старались не встречаться со мной глазами.
Только когда мы принялись играть, девы забыли о споре. Но когда Очи была волком, она нагнала меня, повалила на снег и, придвинувшись к лицу так, что я ощутила ее тепло, шепнула с яростью:
– А я не боюсь ээ-борзы. Камка всегда про запас держит самое важное. Я сама их ищу!
И вмиг отскочила, указывая на меня: «Волк! Волк!»
Наконец Камка позвала в пещеру. Мы спустились – сладкий дух жаренного на углях мяса стоял там. Девы увидели, что я не обманула, и отошедшее было недоумение вернулось.
– Камка! Камка! – забыв про сдержанность, к которой мы привыкли на посвящении, закричали Ильдаза и Ак-Дирьи. Они сдружились за эти дни и всегда поддерживали друг дружку. – Ал-Аштара говорит, что ээ помог ей убить оленя! Она говорит: это он стрелял! Он, не она, твой горит унес! Зачем она врет?
Но Камка не отвечала, а когда они стали несносны, огрызнулась – те замолчали. Только когда расселись и, утолив первый голод, стали спокойней, она ответила тихо:
– Конечно, это не так. Ээ-тоги не возьмут ни горита, ни лука. Это был чол – отражение.
Мы застыли. Никто не понял ее слов, и меньше других я сама. А Камка велела мне рассказать все, что было со мною.
Я рассказала подробно с того момента, как проснулась и вышла на кручу. Как видела, что двойник мой забрал у Камки горит, как кралась сначала за ним, но он так ни разу и не обернулся. Как он залез на кедр и выстрелил, ээ-тай призвав, а потом мы вместе неслись с обрыва, и он каждым движением меня повторял – или я его повторяла.
– Где же сейчас твой помощник? – спросила Камка, и я растерялась. Я не заметила, как он пропал. Но духи всегда так уходят. Я знала точно, что сама, а не он, резала ветки, чтобы собрать волокуши и принести тушу, и на мне уже был Камкин горит, и даже смола кедра была на одежде, словно это я залезала наверх и стреляла…
Я так и ответила ей: не знаю.
– Он в тебе, – сказала Камка. – Он вышел из тебя и в тебя же вернулся. Это чол – двойник, отражение. Они осязаемы и плотны, они могут действовать, как велит хозяин, но другие не могут их видеть: нет ни тепла, ни следов, ни запаха, ни тени. Потому я не проснулась, когда ты взяла горит. Чолы не думают, не рассуждают. Они способны только действовать. Это само ваше действие, происходящее без вас. Помните, девы, что моих образов было пять, когда пришли вы на кручу? То были мои чолы. Их можно создать столько, на сколько вам хватит сил. Я вижу, – сказала она, посмотрев на меня ласково, – твое ученье с ээ успешно.
Мысли мои смешались. Если бы Камка велела мне сей же миг создать чола, я бы не смогла. Признаться ей, что ээ не является несколько дней, я тоже не могла. От всего этого было чувство, словно меня обманули. Разочарование и досада поразили меня, хотя девы смотрели с завистью. Мне хотелось крикнуть Камке: «Скажи, как у меня получилось это? Как это сделать? Я не знаю!» – но я боялась опозориться перед девами.
За меня этот вопрос задала Ак-Дирьи:
– Камка, научи всех. Мы тоже так хотим, чтобы делать, но не делать самим.
– Нет, – засмеялась она. – Ваши ээ вас научат.
– А все Луноликой матери девы умеют так? – спросила Ильдаза.
– Всем приходит в свое время. Кому-то рано. Кто-то добивается после. Кто-то не умеет вовсе. В том нет гордости, девы, нет и особой искусности. Это дар.
