– Огня! Огня! – слышался голос Кадын, хотя ничего не было кругом видно. Алатай озирался, и казалось ему, что он ослеп. Эвмей принялся разжигать костер сильнее, но свет будто не мог порвать ночи. Алатай тоже выхватил горящую палку и с ней стал пробираться вперед, где сидела Кадын, пока не смог ее увидеть – медленно, пятясь, она отступала с обрыва. Прыгнув вперед, он схватил ее за руку и втянул в круг света.
Новый толчок потряс землю и прокатился по степи. Тьма разредилась. Тени исчезли. Прозрачная осенняя ночь стояла вокруг скалы. Звезды светили на небе.
Сколько времени они просидели у костра, молча, не шевелясь, Алатай не знал. Он боялся взглянуть на царя. Первым заговорил Эвмей:
– Я слышал, как царь говорила с теми, кого глаза мои не различали. Ответили тебе древние?
– Нет.
– Твое сердце от этого в печали?
– Нет. Зачем грустить над тем, что нельзя изменить? Победа в битве учит смирению, а поражение учит победе.
Она говорила медленно, и голос был полон печали, но только это выдавало, что у нее на сердце.
– Благодарить надо ээ-торзы, – добавила она после. – Если бы он не подвинул горы, не сидеть бы мне сейчас с вами. Это он спугнул древних. – Алатаю показалось, что она слегка улыбнулась.
Опять замолчали. Костер горел ровно.
– Как мне успокоить тебя? – спросил Эвмей, и Алатай понял, что сам хотел бы так спросить, но трепет ли перед царем, робость ли – что-то мешало.
– Спой песню своего люда, друг, – попросила Кадын.
Эвмей задумался. Потом улыбнулся.
– Я знаю, чем порадовать тебя, царь. У нас есть предание о мореходе, двадцать лет искавшем дорогу домой с войны. Я не помню всего сказания, но одну песню помню и спою тебе. Это гневная песня про то, как, вернувшись, мореход нашел в доме множество женихов, неволивших его жену стать им супругой, и убил их всех.
– Один?
– Да. Боги ему помогали. Боги и выросший без него сын. Эта песня про последнюю битву.
Он запел на своем странном, как вода, певучем языке и пел, пока не взошел месяц и не осветил степь предутренним светом. Мир проявлялся из сумерек, неизменный и новый, и Алатай понимал, что не забудет этого утра никогда, пока будет ходить под солнцем.
Когда рассвет осветил степь, они затушили огонь, спустились со скалы, нашли коней и пустились в обратную дорогу.
Глава 12
Легкого ветра
Еще издали они увидели, что царя ждут. У коновязи стояли кони в ярких праздничных чепраках и сбруе, некоторые в масках Солнцерога-Оленя. Люди, тоже в праздничных одеждах, сидели на раскинутом войлоке возле огня. Видно, ждали царя еще накануне. Чем ближе они подъезжали, тем яснее Алатай понимал, кто это: там собрались главы родов. Приметил он и Стиркса – в крытой желтым шелком войлочной одежде, яркий, будто жених, он был заметен издали. Алатай встревожился от таких гостей и бросил взгляд на царя – что она? Но Кадын ехала спокойно, не ускоряя шага, даже напротив, натягивать стала повод, заставляя коня ступать высоко, круто изгибая гордую шею.
Приметив их, главы поднялись на ноги. Кто-то крикнул своих слуг, и те подобострастно кинулись в ноги цареву коню. Но Кадын не позволила так себя встретить, не дала и коня своего принять. Пожелав главам легкого ветра, она проехала к коновязи, спешилась, привязала коня рядом с другими и только тогда вернулась к людям.
– Давно ли ждете меня? Почему не идете в дом?
– Очаг у тебя остыл, царь, – отвечал ей Аной из рода кузнецов. – Твою Табити вчера внуки снесли в каменной лодке. Без хозяев как нам войти?
Кадын спокойно выслушала весть о смерти мамушки, потом отворила дверь настежь, наклонившись, чтобы войти, но вернулась и сказала:
– У холодного очага не к лицу принимать гостей. У вашего огня говорить с вами буду. Что привело вас, главы?
Мужчины замялись. Будто не они приехали к царю, а она сама к ним гостем пришла.
– Ты с дороги, – нашелся охотник. – Садись с нами, поешь. После и поговорим.
Все сразу ожили и стали приглашать Кадын к трапезе, а вместе с ней и Алатая с Эвмеем. Они сели втроем, им налили похлебки. Эвмей выпил все сразу как голодный, Кадын пила не спеша, мелкими глотками, спокойно глядя в лица мужчинам, Алатай же не мог заставить себя есть, все стрелял глазами, особенно на Стиркса. Казалось ему, что это он всех собрал, и ждал, что дальше будет.
Но вместо него снова заговорил Аной, обычно молчаливый на сборах:
– Царь, люди волнуются. Люди боятся, что не переживут зиму. Хозяин не принял наш дар, продолжает гневаться. Ваши станы степные, вы меньше страдаете от него. За перевалами жизнь вовсе встала. Люди бродят, точно скот без присмотра. Не работают кузни, остыли печи. В горы мы не ходим с прошлой зимы, многие лазы обрушены. Мы упускаем жизнь как ветер. Мы за помощью пришли к тебе, царь.
«Хе!» – встрепенулся Алатай и обрадованно взглянул на Кадын. Вот сейчас бы ей все и сказать этим людям. Вот сейчас бы все вспомнить! Но ни тени мстительной радости не заметил он у нее на лице. Она оставалась спокойной.
– Вы потеряли время, – сказала она. – Скоро снег ляжет и закроет дороги для кочевья. Сейчас мы далеко не уйдем.
Аной хотел было молвить снова, но тут заговорил Стиркс:
– Нет, царь, ты неверно услышала кузнеца. Мы не желаем кочевья, как не желали и раньше. К чему нам искать другой земли, если здесь хотим жить, как отцы наши и деды? Но люди устали от земной качки. Они хотят работать, а не ждать, когда рухнет им на головы крыша.
– Чего же вы хотите от меня? О чем просите? Или считаете, что это я горы качаю? – ответила она, и голос ее был едок. – Все, что я могу сделать для своего люда, – увести его с этих мест. Зверь уходит, когда кругом опасно. Сколько зверя ушло уже за перевалы! А вы, люди, что же вы не делаете по чутью, или вы глупее зверей? Я не могу вам помочь.
С этим она поднялась и хотела уйти в дом, но главы закричали:
– Подожди, царь! Позови хозяина! Мы пришли к тебе, чтобы говорить с ним! Ты одна можешь говорить с ним! Пусть скажет, что ему надо! Не угадали мы с даром, пусть сам теперь скажет!
Она остановилась и уже скривила губы в усмешке, готовая ответить что-то резкое, как вдруг топот из-под холма привлек общее внимание: во весь опор снизу мчался всадник с красной перевязью вестника на плече. Люди обернулись, и никто не проронил ни слова, пока не подлетел тот к огню, не скатился с коня. Алатай уже узнал человека из родного стана, узнал его и Стиркс и даже поднялся на ноги, ожидая тревожных вестей о Зонтале, но воин упал на колено перед Кадын и сказал:
– Царь! С гор идут караваны! Иной дорогой, в обход. Прежней дороги нет, говорят. В трех днях пути от торговой поляны встретили его люди.
Главы зашумели, а лицо Кадын озарилось радостью:
