Хотя дни шли, Кадын отчего-то не распускала линию, и Алатай жил с ними как младший, чистил коней и следил за огнем, сказывал вечерами сказки, которых знал великое множество. Воины еще приглядывались к нему и не все ему доверяли, они еще помнили, как явился он к ним. Он мечтал заслужить дружбу этих сильных мужчин – и Кадын, конечно, Кадын, о ней он думал постоянно.
Он понимал, что его жизнь в линии еще не решена и места своего он пока не нашел. У него не было даже коня, лишь то оружие, с которым он явился. Он рад бы был поехать к отцу и забрать все, что нужно для службы, но Кадын его не пускала.
– Каспай дал тебе своего коня, на нем и езди, – говорила она, и Каспай только кривил губы под усами. – Я же пока не хочу, чтобы ты возвращался в свой дом. Из одной воды в другую не так легко перейти, как тебе кажется.
Алатай понимал ее и был согласен: порой он обмирал, представляя, что сделает с ним отец, когда узнает, что он попал на службу к царю. Пусть лучше не знает до поры, а если уж узнает, так когда все совершится окончательно. Пока же, Алатай чуял это, его ветер только начал меняться.
Хотя и то еще не ускользало от него, что царь ему пока до конца не верит. Не хочет отпускать потому, что не верит. Он был для нее из рода Зонталы, и хоть он сам знал, что уже оставил отца и все, что тот внушал ему, она испытывала его, присматривалась. Он вспыхивал, когда замечал это, но старался не держать обиды: она права, он Зонталов, хоть и сменил дорогу, но на шапке его всегда будут зверьки рода. Надо было как-то показать, что он сам пришел сюда, а не род привел его на этот путь. Он искал удобного случая, чтобы доказать свою верность, и скоро такой представился.
Был день без учения, пустой и серый. Воины праздно ходили по лагерю, многие уехали в стан, Алатай бродил меж палаток один, не зная, чем занять себя. Кадын не появлялась, старших воинов тоже не было с утра. Серые тучи низко ползли над урочищем, дальних гор не было видно вовсе. Смутное предчувствие тянуло Алатаю сердце от вида этих сонных, полных дождя туч. Пытаясь унять сердце, он вышел на край лагеря, взглянул в сторону стана – и увидел, как летит оттуда всадник, приближается к лагерю, придерживая на голове шапку. Это был Аратспай, и чутье подсказало Алатаю, что скачет он за ним, позвать его хочет к царю.
Тревога и ожидание бились в груди, когда он вошел следом за старшим в царский дом, приветствовал очаг. Вокруг огня, кроме Кадын, сидел Каспай и неизвестный воин, по знакам на шапке – из кузнецкого стана. Алатай недоверчиво покосился на него: подумалось в первый миг, что это отец ищет его через соседей и речь идет о нем.
– Алатай, ты вырос в земле торговцев, где люди давно стали отдавать своих мертвецов лэмо, – заговорила Кадын, и голос ее был холодный и чужой, голос царя. Алатай подтянулся, чуя серьезность этого разговора. – Скажи, что ты знаешь о лэмо? Известно ли у вас в станах, кто это и где они живут?
– Нет, царь, – помотал головой Алатай. Он был удивлен вопросом: ему не приходило в голову узнать что-либо про труповозцев, они всегда были ему неприятны.
– Хорошо, но откуда они приходят?
– Я не знаю, царь. Они выходят из тайги, если в каком-то доме случается смерть. Они чуют покойника как собаки. Они говорят, что приходят из счастливого мира, но никто никогда не разузнавал, где это.
– Как это странно, – пробормотала Кадын. – Как удалось им сделать так, чтобы никто никогда не задался простым вопросом: где они живут? Где проводят зиму? Как обходятся без домов?
– Говорю тебе, царь, это не люди! – сказал вестник с раздражением. Он слушал все это так нетерпеливо, что Алатай догадался: он уже донес царю и сказал то же, и его злило, что царь хочет услышать все это еще и от сосунка. – Выследить их не удается. Они уходят в тайгу ночью и двигаются словно хищники, в темноте они видят как лисы. И как бы внимательно за ними ни следить, они исчезают. Доходят до горы или каменистого распадка – и нет их, канули под землю.
По спине Алатая прошел холодок от этих слов – и тут словно кто-то толкнул в спину: вот оно, тот случай, чтобы заслужить доверие Кадын!
– Царь, ты хочешь выследить лэмо? О, царь, позволь это сделать мне! Я сумею, я знаю. Я уже ходил следом за ними и доводил их далеко.
– Ты следил за ними? – удивилась Кадын. – Зачем?
– Я хотел проверить себя, свой дар следопыта. Мне это нравилось. Я сумею и сейчас. Я все узнаю про них. Только вели мне, царь! Но надо торопиться: скоро сменится луна, а они лишь сейчас бродят среди людей в станах, а после канут в свой мир и будут выходить, лишь когда кто-то умрет. Выйдут, сделают из трупа куклу, набитую сеном, и уйдут до весны, когда можно будет похоронить куклу в землю.
Он заметил уже, какими злыми глазами глядит на него вестник, как задумчив стал взгляд у царя. Наверное, ей доносили другое, догадался Алатай. Ей говорили, что лэмо никак нельзя выследить. Те, тем хуже для лживых доносчиков, подумал он про себя.
– Я посылала уже лучших следопытов и охотников, – сказала Кадын. – И никто не смог завершить это. Никто не может даже понять, люди это или бесплотные духи.
– Они не духи, царь! – перебил ее Алатай, и вестник издал горловой звук и со злостью хлопнул себя по коленям. – Они не могут быть духами, их тела плотны, их видно глазами, а не иным зрением, каким мы видим бестелых.
– А еда! Ты видел, чтобы они питались? И есть ли у них запах? А следы? Они не оставляют следов на земле, тебе это известно? – крикнул вестник, и Алатай прикусил губу: ничего из этого он не помнил и не обращал никогда на это внимания.
– Шеш! – сказала Кадын. – Не место розни. Я услышала вас обоих. Духи бывают разной природы, и мы слишком мало знаем, чтобы понять правду о лэмо. Я не могу сейчас дать приказа, что делать.
– Но царь! – воскликнул Алатай. – Позволь! Позволь мне все узнать! Я смогу, я знаю!
– Хе, трясогузка, – усмехнулся Каспай в рукав. Аратспай покачал головой.
– Я не могу отпустить тебя, Алатай. Забудь, – сказала царь строго. – Идите все.
– Но луна сменится. Они уйдут, царь! – Алатай еще не верил, что она не послушала его.
– Ничего, доживешь до весны. К тому времени и у тебя над губой пух появится, – зло бросил вестник, проходя мимо него. Алатай зарделся, но ничего не ответил. Воины потянулись к выходу.
Заснуть не удавалось. Решение жгло грудь и зудело во всем теле. Мысли мелькали в голове, точно кони на скачках, и Алатаю стоило большой выдержки не показать волнения, спокойно закончить вечернюю трапезу, неспешно удалиться и лечь. Коня он заранее привязал с краю, чтобы можно было взять его, не потревожив остальных. На чепрак и седельную подушку лег сам, чтобы не искать. Он думал сперва отправиться вовсе без седла, но дорога могла быть долгой, а сбить чужому коню спину не хотелось.
Он решил выехать ночью, чтобы уже к следующему вечеру, если поедет горами, быть в стане отца. Это было бы лучше всего: он знал, что лэмо покидают станы в сумерках, а встретить кого-либо, кто мог бы его узнать, вечером он не боялся.
