— Вы сами себя разносите в пух и прах, и счет зрительских голосов сейчас это убедительно покажет! Покажет! Покажет!..
И счет показал: 62 тысячи на 26 в пользу Александра Проханова.
А ночью после этого побоища мне приснилось, будто главный архивист С. Мироненко обнародовал вот такой документ.
«Строго секретно
Президенту Российской Федерации В. В. Путину, председателю Госдумы С. Нарышкину, председателю фракции КПРФ З. А. Зюганову.
В субботу 30 января Жириновская (М. А.) сообщила мне в порядке архиконспиративном “просьбу Вл. Вольфовича Бушину” о том, чтобы я, Бушин, взял на себя обязанность достать и переедать Вл. Вольфовичу порцию цианистого калия. В беседе со мной М. А. говорила, между прочим, что “Вл. Вольфович переживает неимоверные страдания из-за позорного разгрома в поединке с Александром Прохановым”, что “дальше жить так немыслимо”, и упорно настаивала “не отказывать Вольфовичу в его просьбе”, умоляя прекратить его мучения. Ввиду особой настойчивости М. А. и ввиду того, что В. Вольфович требовал моего согласия, я не счел возможным ответить отказом. Впрочем, я охотно согласился бы и без их настойчивости.
И вот довожу до вашего сведения, что в тот же день 30 января в 23 часа я с радостью доставил В. В. Жириновскому целое ведро цианистого калия, которого должно хватить на всю фракцию ЛДПР в Думе в количестве 55 человек.
В. Бушин».
2016 г.
Не надо лгать!
(о ценностях реальных и мнимых)
Как известно, Нобелевский комитет всегда присуждает свою премию тем русским или русскоязычным писателям, которые, мягко выражаясь, пребывают в более или менее остром конфликте с властью. Единственное исключение — с 25-летним опозданием премия Михаилу Шолохову: «За художественную силу и честность…». Шолохов потребовался Комитету просто для спасения своей собственной «честности» после ряда уж таких лауреатов…
В только что ушедшем году премию дали белоруске Светлане Алексиевич, пишущей на русском. Ну это уж полная девальвация премии. Сопоставьте: сия дама и хотя бы Бунин. Он, конечно, тоже отменный антисоветчик. Почитайте хотя бы, что он писал в дневнике во время войны. Но все же большой писатель…
Впрочем, хотелось бы вот о чем…
Ликуйте, православные! Торжествуй, народ российский, от Владивостока до Калининграда!.. Перед Новым годом, 15 декабря, в день своего столетия в столицу нашей родины, как новогодний подарок Европы городу герою, прибыла баронесса фон Дрейер Ирина Владимировна, дочь генерал-майора фон Дрейера. Этого генерала, как пишут газеты, генерал Деникин по подозрению в шпионаже не принял в Добровольческую армию. Но как бы то ни было, а в 1920 году Деникин под ударами Первой Конной армии фельдфебеля Буденного бежал во Францию, и вскоре там, во Франции, оказался и Дрейер.
По случаю долгожданного возвращения баронессы предполагался фейерверк, салют — 30 залпов из 224 орудий и бесплатная раздача бутылочек пепси и ватрушек у памятников Николаю Второму, Столыпину и Иосифу Бродскому. Однако почему-то ничего не состоялось, только пепси, и то не бесплатно.
Может быть, потому не состоялось, что кто-то вспомнил, что ведь еще в 1987 году при Ельцине вернулась из той же прекрасной Франции почти в том же возрасте, что нынешняя баронесса, опять Ирина, — писательница Одоевцева. Она прожила в Ленинграде три года и почила в Бозе. После смерти был издан увесистый том ее воспоминаний «На берегах Невы. На берегах Сены», давно вышедший во Франции. Анна Ахматова очень неласково отзывалась об этих воспоминаниях. Одоевцева — писательница довольно миниатюрная, однако же видела Блока, слушала Есенина, была женой поэта-антисоветчика Георгия Иванова, за ней ухлестывал Гумилев. Но опять же — а кто за Алексиевич? Чья она жена или вдова? Мне вообще трудно представить ее в этой роли.
Впрочем, может быть, фейерверк в честь реституции баронессы не состоялся и потому, что кто-то заметил одну большую странность: в Советские времена возвращались из-за границы главным образом живехонькие деятели культуры, иные с мировыми именами, и они еще долго трудились во славу родины, а ныне либо доставляют в урне могильный прах, либо вот такую голубку дряхлую, как никому не ведомая баронесса столетней выдержки.
В самом деле, вспомните. Окончательно возвратился в Советский Союз Максим Горький, самый знаменитый писатель ХХ века, и продолжал здесь работу над эпопеей «Жизнь Клима Самгина», над пьесой «Васса Железнова», над путевыми очерками «По Союзу Советов», выступал со статьями, активно участвовал в общественной и литературной жизни. Еще раньше опомнился Алексей Толстой и так развернулся на родине, как никогда прежде — от фантастического детектива «Гиперболоид инженера Гарина» до эпопеи «Петр Первый». Не смог жить за границей и великий русский композитор Сергей Прокофьев. Здесь, дома, он пишет оперу «Война и мир», балеты «Ромео и Джульетта», «Золушка»… А его кантата к фильму «Александр Невский»?!
Вставайте, люди русские,
За нашу землю вольную!..
Что этим именам и произведениям может противопоставить нынешняя власть? Прах генерала Деникина? Того самого Деникина, который приехал в Америку умирать и до самой смерти мечтал о разгроме Советской России…
Еще до войны вернулись на родину Александр Иванович Куприн, Марина Ивановна Цветаева, во время войны — Александр Николаевич Вертинский, после войны — Сергей Тимофеевич Коненков, Валентин Федорович Булгаков, последний секретарь Льва Толстого, которого я знал в Ясной Поляне и напечатал в «Молодой гвардии» его переписку с Николаем Рерихом… И почти все продолжали работать, получали почетные звания вплоть до Героя Социалистического труда, ордена, премии.
Мы предлагали тогда вернуться даже Бунину. А ведь он, как упомянуто выше, был закоренелый антисоветчик. Уж не говорю о его «Окаянных днях», а что он писал в дневнике, когда началась война! Например: «Видно, царству Сталина приходит конец… Москву бомбят. Это ей ново…». Какое злорадство! Или: «А может, это и не плохо, что немцы победят русских?» и т. д. Константин Симонов, разумеется не зная о его дневнике, летом 1945 года даже угощал классика коммерческой колбасой, доставленной в Париж самолетом прямо из Елисеевского магазина. Тот, по словам Симонова, урчал над тарелкой: «Хороша большевистская колбаса!», но так и не решился на репатриацию. Хотя будто бы и говорил Симонову: «Вы должны знать, что двадцать второго июня девятьсот сорок первого года я, написавший все, что я написал до этого, в том числе “Окаянные дни”, я по отношению к России и к тем, кто ныне ею правит, навсегда вложил шпагу в ножны» (К. Симонов. Сегодня и давно. М. 1978. С. 142).
Красиво сказано: после 22 июня — навсегда! Но уже 30 июня того года записал: «Итак, пошли на войну с Россией: немцы, финны, итальянцы, словаки, румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма! Почти 23 года терпели его!». Какая досада! Почему, мол, не могли лет на 10–15 пораньше? Но мало того, уже после всех встреч и бесед с Симоновым, после похвал «большевистской колбасе», в 1950 году у нас — у нас! при Сталине! — вышла книга его воспоминаний, о которой Симонов же писал: «Наряду с несколькими блестящими вещами в ней много дешевой и злобной антисоветчины, которую он мстительно отобрал из написанного в разные годы по разным поводам. Это был последний предсмертный удар, который он нам нанес» (там же, с.147). Удар той самой шпагой, которая никогда и не была у него в ножнах.
