Он плакал в трубку от радости, что она жива, по ее щекам тоже текли слезы. Он просил ее приехать в Германию с мужем, чтобы познакомить со своей новой семьей и просто посмотреть на нее. Она не поехала. Ей было радостно знать, что он жив, но сейчас она любила Наума и не хотела его расстраивать встречей с нежданным родственником. Лишь изредка они созванивались, чтобы услышать голос из прошлого.
Она давно не говорила на французском, и когда на той стороне провода женский голос произнес: «Бонжур», ей показалось, что это какая-то шутка, и она ответила по-русски: «Добрый день», – но голос продолжал говорить на забытом, но хорошо знакомом языке.
«Меня зовут Мишель де Лувье, я вдова вашего старинного друга и приехала в Москву, чтобы обязательно найти вас, и это было последней просьбой моего мужа».
Минночка закрыла глаза и в одно мгновение оказалась в своей молодости в кафе-булочной возле собора Сакре-Кёр, в доме на набережной Сены.
Две очень немолодые женщины сидели за круглым столиком, внимательно разглядывая друг друга.
«Я познакомилась с Жаном в Аргентине, он тогда не мог вернуться во Францию», – начала незнакомка. – «Потом, после войны, мы с ним вернулись домой уже как муж и жена. Мы жили счастливо, он любил меня, был очень хорошим мужем и другом. Потом он заболел. Пришло время умирать. Я была с ним до самого последнего момента», – тут она остановилась, задумавшись, и продолжила: «Когда он уже уходил, он взял меня за руку и сказал: «Мишель, у меня к тебе есть последняя просьба!»
«Все, что хочешь», – сказала я ему. «Случилось так, что кроме тебя я всю жизнь любил еще одну женщину», – и рассказал мне о вас.
А потом попросил: «Я всегда мечтал ее увидеть, хотя бы на мгновение. Мишель, если сможешь, найди ее, и если ей плохо и одиноко, встретьте старость вместе. И передай ей все, что я тебе говорю.» Она тяжело вздохнула.
«Вскоре его не стало. Поэтому я здесь.»
Они стояли на перроне, обнявшись, как две старинные подруги, которых связывает невидимая нить прожитых лет. Два человека, с разными судьбами, с разных концов земли, которые, может, больше никогда не увидятся, но которых в конце пути соединила любовь одного человека.
Лузер
Жизнь первом этаже, за исключением частных домов, где под окном бегают злющие собаки, необычайно насыщена. В любое время к вам могут постучать в двери и поинтересоваться, живет ли в вашем подъезде такой-то. Вас запросто могут ограбить через окно, если вы заранее не установили на нем хорошую решетку. И самый ленивый хулиган, не напрягаясь, достанет камнем до вашей форточки, целясь в лампочку на кухне.
Марта услышала за входной дверью странное кряхтение, открыла дверь и остолбенела. На лестнице перед входом в подъезд расположился на корточках пацан лет пятнадцати со спущенными штанами. От натуги его лицо было в красных пятнах, и смотрел он на нее как-то очень жалобно. Казалось, еще немного, и он начнет повизгивать, как напакостивший щенок.
Некоторое время они, замерев, смотрели друг на друга, потом он еще раз напрягся, натянул джинсы и скрылся за входной дверью, оставив после себя «произведение», достойное маленького слоненка.
Ее долго тошнило, когда она прибирала подъезд, и потом она горько плакала над своей судьбой, сидя на диване в маленькой гостиной.
Они познакомились в латвийском городке Калниеши, недалеко от границы с Россией. Марта приехала туда для изучения влияния русского языка на местное население. Влияния никакого не было, там жили почти одни русские, за исключением трети белорусов, пяти польских семей и нескольких семей коренных латышей. Убедившись за неделю, что здесь никто ни на что не влияет, она удобно устроилась на сиденье автобуса и приготовилась к обратному путешествию в Ригу.
Он вошел в автобус и сразу обратил ее внимание своим стильным видом. Длинные волосы небрежно свисали до плеч, но в этом был какой-то шарм. Джинсовый костюм, на шее шелковый платок – было видно, что он имеет какое-то отношение к искусству и богеме. Единственное свободное место оказалось рядом с ней.
Когда она узнала, что он закончил филфак и работает в газете, она уже была от него в восторге, а когда он сказал, что с удовольствием увидит ее на дискотеке в клубе «Рокси», где подрабатывает диск-жокеем, была в него почти влюблена.
В первый раз она влюбилась в сорокапятилетнего мужчину, что нередко происходит с молоденькими женщинами, и уехала с ним в рыбацкий городок Рою, где залив встречается с морем.
Ей нравилось смотреть, как он становится за штурвал своей рыбачьей шхуны, заводит мотор и машет ей на прощанье рукой.
Каждое утро она провожала его в море, а вечером встречала у пирса. Он же относился к ней нежно и заботливо, что-то среднее между отношением к дочери и жене. Исполнял небольшие капризы, соизмеримые с его заработком, и с удовольствием обнимал ее молодое тело. Местные мужики ему завидовали, а их жены зло чесали языками. Эти разговоры доходили до него, и он понимал, как много в них правды.
А потом он встретил подругу своей молодости, конечно, не такую цветущую, как Марта, – там была и весна, и осень. Но, будучи человеком, достаточно реалистичным и хорошенько подумав, он, скрепя сердце, купил билет до Риги.
Вечером, за чаем, они долго говорили с Мартой. Он обрисовал ей в ярких красках, как он будет выглядеть лет через пятнадцать-двадцать, рассказал про недержание мочи, и не только по ночам. О том, что ему будет шестьдесят, а ей тридцать два, и он совершенно не захочет принимать дома молодых и крепких соседей с ближних и дальних окраин.
Она смотрела на его красивое мужественное лицо и плакала, сетуя, почему ей не сорок и почему он так о ней думает. Роланд нежно прижимал ее к себе, гладил по голове и думал: «Слава богу, что мне не двадцать», а может, просто заставлял себя так думать.
На автобусе вместе с Мартой, обдав все вокруг клубами синего дыма с запахом солярки, уехало все, что оставалось от его молодости. Он не махал ей вслед рукой, не размазывал по лицу слезы, а сразу развернулся и пошел домой.
С красавчиком из Калниеши, которого звали Рихард, они встречались целый год, после чего журналист, он же диск-жокей, сделал ей предложение, но с условием – за квартиру платят поровну, каждый одевается на свои деньги, еду готовит она и детей они не заводят.
Самое красивое время в Сигулде – это, конечно, осень, парад всех цветов. Ее свадебное платье было желтого цвета, на ногах желтые лодочки, а в голубых глазах море счастья. Все пили дешевое рижское шампанское и кричали: «Горько!»
Марта с радостью готовила для Рихарда куриные отбивные и краешком глаза любовалась, как он, напялив на голову наушники, над чем-то колдует, готовясь к дискотеке, или пишет заметку в газету.
Его статьи, освещающие музыкальные новости Риги, пользовались огромной популярностью среди местных музыкантов и меломанов – не из-за того, что они его очень любили, просто всем было интересно, кого он пытается расхвалить, а кого притопить. Слухи о том, что он никогда не врет и пишет только правду, на самом деле имели под собой почву, – он писал только то, что думает именно он. Закончив факультет журналистики, он смог найти себе место музыкального критика в «Независимой газете». К музыке он имел самое прямое отношение – мог трясти бубен и играть пальцами на губах. Из композиторов знал только одного, сидящего в виде памятника возле театра оперы и балета, мимо которого не раз проходил по пути в университет, но вот фамилию его, к сожалению, не помнил.
