Публика отбивала себе ладони, выражая свое восхищение маэстро и его музыкантами.
На сцену снова вышла дама-конферансье, притягивая к себе любопытные взоры мужчин, и объявила следующее произведение. Паганини.
Страстная музыка великого итальянца захватила Юлиана с головой. Первая любовь. Смешно подумать, это было еще в шестом классе. Он не мог оторвать взгляда от ее спины, и вместо того, чтобы смотреть, что пишет учитель на доске, он смотрел туда, на вторую парту возле окна. Она первая предложила ему поцеловаться. Он нежно прикоснулся к ее щеке, как целовал маму. Она засмеялась, введя его в жуткое смущение, принялась объяснять, как надо правильно, и подставила ему губы. Вечером он лежал в кровати и мечтал о том, что они всю жизнь будут вместе. А через два месяца она уже влюбилась в парня по прозвищу Черик, который был старше нее на четыре года.
Все мальчишки двора собрались внизу у черной лестницы и подслушивали стенания с чердака, где Черик и Танька занимались любовью. От горя у Юлиана разрывалось сердце, он всю ночь тихонько проплакал, а на следующий день написал крупными буквами в ее подъезде: «Танька проститутка». За что был здорово побит Чериком, отчего любовь, конечно, не ушла, и еще много лет ныло внутри, пока не встретил другую. Потом еще одну, потом еще…
Зал овациями проводил музыкантов на перерыв. Публика разбрелась по саду; одни пытались согреться ходьбой, другие покорно встали в длиннющую очередь в надежде получить в буфете чашечку горячего чая или кофе. Юлиан незаметно достал из внутреннего кармана фляжку с коньяком и, оглядевшись вокруг, сделал глоток. Сразу стало теплее, и он с удовольствием вытянул чуть затекшие от долгого сидения ноги. Он сидел с интересом и незаметно разглядывал публику. На первых рядах обычно сидели те, кто в музыке мало смыслит и приходят больше, желая показать себя, а не слушать. Чем выше от первого ряда и ближе к галерке, тем публика более взыскательная, тут хоть без денег, но их на фальши не проведешь, здесь сидят знатоки. Он смотрел в сторону небогато, но опрятно одетых людей с уважением.
На сцену под аплодисменты снова вышли музыканты. Чайковский.
Если бы он мог заставить себя подняться и уйти, он обязательно так бы и сделал. Он боялся этой музыки, она открывала в его душе потаенные дверцы памяти, которые он старался забыть. Но это была музыка, его настоящая и единственная любовь.
Мысли его унеслись на нежных звуках в прошлое. Консерватория. Все прочили ему блестящее будущее. Друзья в шутку называли – «наш Паганини». Потом эта дурацкая история с дочкой ректора, на которой он вовсе не собирался жениться. Отчисление, армия, полугодовая учебка, где после окончания он был признан лучшим снайпером курса, потом Афганистан.
Перед его глазами проплывали друзья из того страшного прошлого. Лешка Веселов приволок ему из какого-то аула скрипку со смычком, как она там оказалась – бог знает. Но когда он вечером взял ее в руки, все притихли, и каждый под ее звуки на мгновение оказался у себя в родном краю, дома. После этого его прозвали «музыкант», и прозвище к нему прилипло.
Он вспомнил страшную Лешкину смерть – в плену ему отрезали гениталии и засунули ему в рот. Он увидел как наяву Серегу Казначеева, ползущего без ног и кричащего: «Не бросайте меня тут!» Вспомнил, как душманы, узнав, что Юлиан музыкант, отрубили ему мизинец, пообещав наутро отрубить следующий палец. И если бы их не освободили, так бы и сделали.
Он смотрел на сцену и не видел ее, перед ним проплывали другие картины. Как он радовался, когда возвращался домой, и не знал, что дома его уже никто не ждет, и он остался совсем один.
Вспомнил свою первую жертву – толстого, как боров, директора рынка, которого он уложил одним выстрелом в лоб, с чердака шестиэтажного дома за полквартала. А вечером напился до бесчувствия, – все же это была не война, это стала уже просто работа. Сколько их было потом – сосчитать невозможно, в стране шел передел, и стрелки были нужны.
Музыка открывала в его душе все новые и новые двери, которые ему казалось, он замуровал в себе навсегда.
«Почему так повернулась моя жизнь? – задавал он себе вопрос. – Я мог так же стоять на сцене и творить музыку, а я творю зло. Зачем я живу?»
На лице не отражалось бурлящих в его голове мыслей, просто по щекам текли слезы.
Казалось, овации будут бесконечными. Юлиан до боли отбил ладони, но все равно продолжал хлопать. Понемногу все утихло, музыканты покинули сцену. Он продвигался к выходу в гомонящей толпе. И вдруг у выхода увидел своего клиента, тот стоял рядом с маэстро и держал за руку своего сынишку лет пяти.
Когда Юлиан оказался рядом с ним, то услышал, как клиент сказал: «Мой сын тоже стал учиться на скрипке играть, хочет стать таким, как вы». Мальчик высоко поднял голову и с детской непосредственностью заявил: «Я лучше буду!» Все засмеялись, и Юлиан тоже улыбнулся.
Недалеко от стоянки, в темноте среди сосен, он аккуратно прикрутил глушитель и встал недалеко от машины клиента, – тот должен был объявиться здесь с минуты на минуту.
Клиент медленно подошел к машине со своим сыном, они говорили о музыке, о том, сколько она приносит человеку радости и чистоты. После этих слов у Юлиана перед глазами снова возник силуэт отца, его первые наставления…
Хлопок выстрела был почти не слышен, так как дуло было приставлено вплотную. Тело завалилось лицом вниз на тротуар и замерло без движения. Поднять руку на отца, быть может, будущего великого музыканта он не хотел и не мог. Да и порядком все надоело!
Минночка
Что имел в виду знаменитый философ Диоген, когда сказал Александру Великому на предложение разных благ: «Не заслоняй мне собою солнце!»
Диоген просил не заслонять от него мир – иллюзией богатства. Тот, кто погружен в подсчет собственной прибыли, редко смотрит на звезды. Золото так ярко блестит, что оно может затмить разум, главное богатство философа, и он превратится в обычного мещанина.
Поэтому завоеватель и говорил: «Я бы хотел стать Диогеном, если бы не стал Александром». Эти две короткие фразы – удел великих.
Наше благополучие закрывает от нас несчастие других, мы живем в маленьком, выдуманном мире и становимся от этого еще более убогими, чем те, кто стоит с протянутой рукой.
Недавно в одной компании мне пришлось наслаждаться беседой с одной более-менее состоятельной дамой. Каким-то образом разговор коснулся богатства. На вопрос, в чем счастье, я услышал самый типичный ответ современной женщины: «Денег побольше, мужа побогаче, машину получше!». Слово «любовь» она или не знала, или просто забыла.
Когда я задал каверзный вопрос: «Как же быть с теми, кто каждую минуту умирает в мире от голода, благодаря тому, что мы живем так хорошо? И может ли нормальный человек, созданный по образу и подобию Божьему, быть счастливым, когда рядом есть те, кому плохо?»
Она посмотрела на меня презрительно, словно один из тех несчастных, о которых было упомянуто, это я: «Вы идеалист!»
