Книга Портрет королевского палача, страница 40. Автор книги Елена Арсеньева

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Портрет королевского палача»

Cтраница 40

– Имей в виду, в половине двенадцатого приезжает булочник. Он сигналит, когда въезжает в Мулян, ты его не пропустишь.

– Договорились. Ну все, двигай, тебе пора!

Выхожу на террасу проводить Николь, и только сейчас обращаю внимание, что вся она поросла сухой травой. Камни потрескались, ступени покосились, в трещинах наросло… чего только ни наросло, даже куст мальв вымахал. И все это сухое, неприглядное.

Вот чем я займусь сегодня. Общественно полезным трудом! Надо же как-то отблагодарить этот приютивший меня дом!

Я машу вслед удаляющейся машине Николь, а потом с удовольствием прогуливаюсь по пустынным улицам Муляна. Вот отсюда вчера выскочил шалый Доминик в камуфляже. Вот здесь живет художник. Я бы с удовольствием рассмотрела скульптуры Гийома, но пока там торчит неприветливая русофобка Жани, это невозможно. Ничего, она завтра уедет, тут-то я и наведаюсь в ее сад…

Поворачиваю к дому, и вдруг красное свечение бьет меня по глазам. Что такое?!

А понятно, на холме на окраине Муляна стоит под платаном красная спортивная машина. Холм расположен так, что его видно со всех концов деревни, да и сама деревня оттуда как на ладони.

А ведь это та самая машина, которую я час назад видела во Фрэне… Зачем оказалась здесь?!

Несмотря на жару, мне становится холодно. А вдруг?..

Нет, этого не может быть. Никакими силами, никто не может разузнать, где я нахожусь! Единственный человек, через которого ко мне может дотянуться убийца, это Максвелл, а он убежден, что я еще позавчера отчалила в Россию.

И все же настроение у меня малость подпорчено. Поскольку еда – лучшее успокаивающее средство, я возвращаюсь домой, должным образом наедаюсь, потом долго сижу в ванне, смывая пот и паутину, которую нацепляла на себя сегодня в лесу. Царапины, когда кровь отмыта, кажутся не столь устрашающими.

Приведя себя в порядок, собираюсь сдержать слово и почистить крыльцо. Но на улице даже не жара, это пекло какое-то… Работать на террасе, залитой солнцем, невозможно. Если я сяду перед телевизором, то немедленно усну, как пенсионерка в кресле. А не совершить ли мне экскурсию по дому?

Комнаты я еще вчера осмотрела во время уборки. Правда, на чердаке не была. Но стоит только открыть дверь туда, как я позорно сбегаю: там парная баня, духота безумная. Это я буду осматривать ночью или в дождливую погоду, понятно. Что-то Николь говорила про погреб… Но сначала загляну-ка в сарай, благо все ключи висят на кухне с аккуратненькими бумажками: «Cusine», «Hangar», «Bûcher», «Cave» – кухня, гараж, сарай, погреб и т. д.

Сарай неслабый. Это натуральный ангар, а не сарай! Главное его украшение – та самая карета, о которой говорила Николь. Строго говоря, это скелет кареты: железные перекладины, прутья, оси, колеса без ободов. Видимо, она была в старые времена покрыта кожей, а может, и шелком. Да-да, я читала: были шелковые кареты, именно в такой и убили Генриха IV. Равальяк пырнул его ножом, пропоров стенку кареты, в которой Анрио следовал к очередной даме сердца.

Впрочем, и «голышом» карета выглядит очень внушительно. Ее бы выставить посреди двора, увешать кашпо, вот как у Клоди, – смотрелось бы великолепно.

Так, теперь пошли в cave, в смысле, в погреб.

Нет, у меня сегодня день совершенно потрясающих впечатлений! Во-первых, здесь даже не прохладно, а холодно! Во-вторых, экзотик неописуемый. Ничего не скажешь, покойный Гийом был и впрямь хороший дизайнер. В каменных стенах (вот это уж точно подлинный XIV век, без балды!) – проделаны полукруглые, напоминающие печные устья, ниши, в которых лежат бутыли темного стекла с длинными и узкими горлышками. Они пустые, пыльные, но выглядят все равно очень внушительно. А вот на этих крюках, которые свисают на цепях с толстой медной перекладины в виде короткой трубы, вялились окорока или дозревали сыры. Жаль, что сейчас ничего такого нет – для полноты впечатления!

Чувствую, что зябну. Экскурсию в погреб пора заканчивать. Поднимаюсь по ступенькам, толкаю дверь. Что-то ее заклинило! Налегаю посильней, потом еще и еще раз…

Проходит немалое время, прежде чем я осознаю: я не могу выйти из погреба не потому, что дверь заклинило. Я не могу выйти потому, что меня кто-то запер снаружи!

18 декабря 1920 года, Константинополь. Из дневника Татьяны Мансуровой

День нынче был холодно-прозрачный. А ночь теплая и влажная. Впрочем, здесь весь декабрь такой. Над Золотым Рогом ломтиком апельсина висит убывающий месяц.

Здесь сейчас кругом апельсины, золотые шары. Темные закоулки ночного Стамбула озаряют только корзины торговцев. В глубине корзины стоит свечечка, освещающая плоды. Иначе ни товара, ни торговца не видать…


…Сделала эту запись совершенно машинально, как машинально движется по комнате внезапно разбуженный человек. Потом он оглядывается вокруг – и начинает понимать, что он вот так же безотчетно, машинально уже умылся, напился чаю, застелил постель, но не помнит, когда и как делал это. Вот и я – смотрю на эти лиловые строки и осознаю: а ведь минуло больше года, как я последний раз писала в своем дневнике. И внезапно открыла его теперь… Когда-то чудилось, что я и дня не смогу прожить без того, чтобы не сделать в нем запись, однако же вот пережила каким-то образом год. Столько всего произошло за это время, что, попытайся я связно восстановить события, хотя бы просто перечислить их, наверняка запутаюсь. Однако чем больше проходит времени, тем более отчетливо вспоминаются мне те сентябрьские дни в Петрограде. Вплоть до того, что я словно бы вновь слышу каждую реплику, которая звучала в переполненном трамвае, которым я ехала в предварилку…

Написала это слово – «переполненный» – и засмеялась, потому что оно не дает никакого представления о том, какими на самом деле были петроградские трамваи в ту пору.

Как могут на двух аршинах площадки разместиться двадцать-тридцать человек? Как может удержаться человек на большом пальце левой ноги и мизинце правой руки? Что-то есть унизительное в самой позе человека, когда одну ногу он ставит на ступеньку, а другую – на задний винт, на «колбасу», распластывается во всю ширь руками, а лицо поворачивает боком и приклеивает его к стенке. Сжатые кулаки, вытаращенные от злобы глаза, хриплая ругань, крики, оханья, причитанья старух, слезы детей…

Рассказывают о задавленных насмерть, о разбитых о фонарь головах, о провалившемся в трамвае на всем ходу полу и об отрезанных ногах… Но нигде так языки не развязываются, как в трамвае, нигде так не разыгрываются страсти, и трамвай неожиданно превращается в место контрреволюционного митинга всех социальных групп. С равным пылом и доверительностью обмениваются мнениями те, кто раньше слова друг другу бы не сказал. И о чем только не говорят!

– Не трамвай, а кошмар!

– Зато бесплатно.

– Бесплатно! Провались они со своим бесплатно! Хлеб бесплатно, да его нет. Почта бесплатно, да ее нет. Пятачок-то на трамвай у каждого раньше был.

– Что было раньше, забыть пора. Обратите внимание, что в трамвае прекратились карманные кражи.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация