Знаменитым художником, имя которого – Жак-Луи Давид.
Я о нем много слышала раньше. Да и кто из образованных людей не слышал о внуке знаменитого Франсуа Буше? Этот внук презирал творения своего великого, блистательного, сентиментального, ироничного, искрометного деда, однако пользовался его поддержкой, деньгами, связями. Охаивая и огульно отрицая все, что написано Буше, он тем не менее с помощью деда сделался придворным живописцем старого короля Людовика XV.
Как-то раз я видела Давида. Некрасивый, маленький, с выбитыми в детстве передними зубами, он напоминал злобного, сварливого карлика! Однако в картинах своих он следовал классическим образцам.
Этнографические подробности Давид воспроизводил с бесподобной точностью. Колонны на его картинах непременно срисованы с натуры. Складки одеяний заложены совершенно так, как складки на мраморных одеждах римских статуй. И профили Горациев и мертвого Гектора совершенно таковы, как у Цезаря, Марка Аврелия или Тибулла! Он очень хорошо умел копировать, этот Давид.
Общество с ума сходило от его картин. На пике своей популярности он написал картину «Смерть Сократа»… и на долгое время это клише, «Смерть кого-нибудь», станет его излюбленной темой!
Когда монархия пала и на развалинах ее воцарилась республика, Давид по-прежнему остался первым живописцем страны. Заказы короля сменились заказами Конституционной ассамблеи. Он перестал быть королевским живописцем, а стал живописцем Конвента.
29 марта сего года Давид торжественно передал в дар Конвенту только что оконченную картину под названием «Смерть Лепелетье».
Граф Луи-Мишель Лепелетье де Фор де Сан-Фаржо лежит полуобнаженным на высоко приподнятых подушках смертного ложа. Черты его спокойно-скорбного лица и формы тела героизированы и облагорожены – как это принято в античном искусстве. Из зияющей раны на боку струится кровь. Справа на стене изображена шпага, пронзающая листок бумаги с подлыми словами, произнесенными моим братом на суде над королем Франции: «Я голосую за смерть тирана».
Мало того, что существует картина! Она еще и скопирована в гравюре художником Тардье, отпечатана и раздается народу бесплатно! Сотни, тысячи свидетельств предательства, содеянного одним из Лепелетье! Эта гравюра лежит сейчас передо мной. Я могу скомкать ее, разорвать на тысячу клочков, могу сжечь в камине или зарыть в землю – но останется картина! Клеймо на имени нашего рода поставлено.
Боже мой… как же мне теперь исполнить последнюю волю отца и скрыть позор семьи от будущих поколений Лепелетье?..
Наши дни, Париж. Валентина Макарова
– Слушай, а мы с тобой смогли бы родить ребенка? – напористо спрашивает он и стискивает мою руку в своем очень даже немаленьком кулаке.
Признаюсь, я немало озадачена тем, как ретиво мой новый друг берет быка за рога. Мне известно лишь, что его зовут Бенедикт Нанкет, а он знает, что мое имя Валентина. Это нам заранее, еще перед встречей, сообщила Николь – «сватья баба Бабариха», которая немедленно взяла меня в оборот, как только увидела в аэропорту.
Да, принимает меня в Париже не Лера, а Николь Брюн-Понизовская. Лера с мужем срочно улетели куда-то в Марокко, где у этого самого мужа погиб в аварии кузен. Она пыталась предупредить меня, но не дозвонилась – я уже летела из Нижнего, – а потому Николь, которая должна была просто встретиться со мной в своем агентстве и свести с «женихами», встретила меня в аэропорту Шарль де Голль, потом привезла к себе домой. Муж Николь задержался по делам в Москве (у него тоже огромное брачное агентство), так что в миленькой квартирке на улице Друо нас трое, включая Шанталь.
Нижегородский крокодил пришелся весьма кстати, Шанталь, классная девятимесячная деваха с четырьмя зубами, светлыми волосенками и очень серьезными серыми глазами, влюбилась в него с первого взгляда и нянчится с ним так же, как нянчилась моя Лелька. Если Шанталь не обегает квартиру на четвереньках (со страшной скоростью, громко стуча по полу голыми «мозолистыми» коленками), не спит в обнимку с розовой плюшевой кошкой (это подарок Леры: кошка совершенно совковая, их у нас в Нижнем делают, но трудно представить игрушку уютней, чем эта!), если не ест, увлеченно приговаривая «дабн-дабн» (не знаю, что это означает, это не русский и не французский, это какой-то свой, особенный язык!), – то, значит, возится с крокодилом.
Честно признаюсь: я не показала малявке кнопочку, которая заставляет крокодила петь «Голубой вагон». Еще свежи воспоминая, от которых меня дрожь бьет. Наверное, я кажусь Николь девушкой со странностями. Однако она неизменно мила, приветлива, терпелива со мной – и полна решимости «устроить мое счастье». Честное слово, это ее собственные слова!
Николь предприняла уже две попытки сделать это – и обе окончились ничем. Первым соискателем приза по имени «Валентина Макарова» оказался молодой человек с внешностью киногероя-любовника и обворожительными манерами. Звали его, вообразите, Ален. Мы посидели с ним в миленьком кафе на улице Сент-Оноре (с ума сойти! Сент-Оноре!), потом, пройдя буквально несколько шагов, оказались в Тюильри (в Тюильри!) – и он моментально полез целоваться. Я была слишком занята созерцанием статуй в античном стиле, расставленных здесь и там около дивных розовых кустиков, поэтому не тотчас поняла, что Ален, собственно говоря, делает. Не сказать, что я девушка таких уж строгих правил общения, но… но…
Обнаружив, что я не готова улечься с ним прямо вот тут, на газоне, и даже не изъявляю желания тискаться под сенью статуи сурового Марса, Ален вроде бы не очень огорчился и сказал:
– Ты знаешь, я сразу понял, что ты – женщина деловая.
Я насторожилась. Вот уж как угодно меня можно назвать, только не деловой! Напротив, у меня совершенно легкомысленный вид: мамочки, увидав меня первый раз в «родилке», начинают причитать чуть ли не в голос:
– А это тоже врач? Да она хоть что-нибудь в детях понимает?!
Что-то здесь не так. Что-то Алену от меня нужно…
Предчувствия меня не обманули.
– Слушай, я в курсе, что тебе необходимо французское гражданство, – выпаливает Ален. – А мне нужны деньги. Мы вполне можем договориться.
– О чем? – тупо спрашиваю я.
– Тебе нужно гражданство или нет? – напористо спрашивает Ален.
Секунду размышляю – и киваю. Ну да, конечно. Если я буду жить во Франции, как же без гражданства?
– Ну вот! – радостно восклицает Ален. – А мне нужны деньги!
Наконец-то до меня доходит, что парень предлагает мне фиктивный брак.
Вот так номер…
А в чем дело, собственно? Я что, мечтала о большой и светлой любви? Мало тебе, что ли, было любви в Нижнем Новгороде, в одном домике неподалеку от площади Свободы? Не накушалась еще? А Лелька, твоя дочка? Она ведь тоже родилась от большой и светлой любви, но где сейчас объект твоих некогда высоких чувств? Так, может быть, пора расстаться с иллюзиями? Перевести отношения с мужчиной на однозначно деловые рельсы? Товар-деньги-товар? Утром деньги, вечером стулья?
