– И зайцев гонять с Арсением Петровичем, знаю, – графиня слегка отстранила сына и вытерла слезы. Глядя в лицо Евгению, она внезапно улыбнулась. – И за что тебя, в самом деле, только любят?
– Кто любит, маменька? – встрепенулся Евгений.
Прасковья Игнатьевна, не ответив, поправляла сбившуюся кружевную наколку. Только теперь сын обратил внимание на необычную нарядность ее будничного туалета. Все бросилось ему в глаза: и брошь, и начищенные парадные подсвечники.
– Мы ждем гостей? – спросил он.
– К ужину, быть может, – отводя глаза, сказала графиня. – Оденься, не в халате же принимать.
– И кто будет? Не отец ли Кирилл?
Графиня, сощурившись, пытливо посмотрела в лицо сыну и громко, повелительно крикнула:
– Вилимка!
Вилим, как по волшебству, вынырнул из-за двери.
– Что же ты все разболтал, негодник?! – гневно обратилась к нему графиня.
Камердинер сложил руки в молитвенном жесте:
– Да как бы я посмел, ваша светлость?! Только и обмолвился, что про отца Кирилла, а про все остальное – ни-ни!
– Доверяй тебе после этого! – не унималась Прасковья Игнатьевна. – Поди с глаз моих! Готовь барину парадный сюртук!
Вилим, не слишком огорченный отповедью, повернулся на одном каблуке и скрылся. Евгений, наблюдавший за ними, внезапно расхохотался. Впрочем, смех был непродолжительным и невеселым, в нем слышалась горечь.
– Чувствую, маменька, вы нынче вечером задумали меня женить прямо здесь, в столовой! – сказал он, успокоившись. – Вы не запамятуйте только, что по паспорту я теперь Арсений Петрович Кашевин, а я сам по закону в Москве находиться и, следовательно, венчаться не имею права. Вот сюрприз-то будет нашему соседу!
Вилим, вошедший в кабинет Шувалова с парадным сюртуком, вычищенным и распяленным на его расставленных руках, опять застал барина за письменным столом. Евгений посыпал песком исписанный лист, чтобы скорее просохли чернила. Отряхнув песок, он сложил бумагу вчетверо, положил в конверт и, запечатав сургучом, надписал адрес. Встав, он поднял брови, обнаружив в комнате ожидавшего камердинера.
– Ты зачем? Я тебя еще не звал, только собирался. Вот, возьми письмо. Завтра с первой утренней почтой отправишь в Петербург. Почта ведь еще ходит?
– Ходит, почему бы ей не ходить? – фамильярно отозвался Вилим, пристраивая сюртук на спинке стула и беря письмо. – Только, говорят, долго письма идут из-за карантинов.
– Теперь все равно. – Шувалов обеими руками взъерошил волосы, словно пытался выбросить из головы докучливые мысли. – Это зачем сюртук? А, гости к ужину. Ну что ж, не будем огорчать маменьку, наденем сюртук. А когда, как ты думаешь, можно ждать ответа? – спросил он, кивая на письмо.
– Кто же его теперь знает? – философски заметил Вилим, мельком глядя на адрес и тонко улыбаясь. – Сейчас такое время, что знаешь одно – ничего наверняка нельзя знать.
– Ишь, какой Сократ выискался, – Шувалов переменил рубашку на свежую и быстро оделся без помощи Вилима, как одевался всегда. – Пожалуй, тоже еще прожекты составлять начнешь?
Вилим, деликатно проходясь щеткой по плечам и спине барина, снимая с сюртука последние пылинки, вздохнул:
– Это не наше дело. А вы, сударь, послушали бы маменьку, оставили бы этот прожект! Один раз пострадали, так неужели не хватит? Зачем Россию устраивать? Она сама, с Божьей помощью, устроится!
Евгений изумленно оглянулся на него:
– Нет, ты и впрямь стал очень дерзок! Не устраивать, говоришь? А если я тебя прикажу выпороть? Или продам? Понравится тебе это?
Вилим явственно ухмылялся.
– Вы этого сделать не можете! – с независимым видом заявил он.
Евгений схватился за голову:
– Иди прочь, слышишь! Дай мне одному побыть! Нет, стой!
Камердинер замер на пороге.
– Письмо непременно отправь с первой утренней почтой, не забудь!
– Да я, может, и к вечерней успею! – заявил Вилим. – Сейчас слетаю мигом – одна нога здесь, другая там!
И исчез с обычной для него молниеносной быстротой.
…Евгений угадал – к ужину в гости явился отец Кирилл, приходской священник, в церковь которого ходила Прасковья Игнатьевна. Слишком рьяной богомолкой она никогда не считалась, но со священником была неизменно в добрых отношениях и благотворила приходским беднякам. Евгений подошел под благословение и поцеловал руку батюшке, внутренне недоумевая, к чему было надевать парадный сюртук? Отец Кирилл считался в доме своим человеком.
Сели ужинать втроем. Отец Кирилл говорил с Прасковьей Игнатьевной о погоде, о холере, о докторе Гаазе, который у всей Москвы был на устах, о приезде государя. И вновь о погоде, о холере, о хозяйственных делах. Евгений готовился вот-вот услышать что-нибудь о сватовстве, но на эту тему не было и намека. Он молча недоумевал. «К чему тогда эта таинственность, эти секреты? Что мог разболтать Вилим, какую радостную весть, по его словам, могла сообщить мне мать?»
Вилим в столовой не показывался, вероятно, еще не вернувшись с почты. Евгений, сидевший спиной к двери, оглядывался каждый раз, когда появлялся лакей с очередным блюдом, ожидая увидеть своего камердинера. Оглядываться, впрочем, приходилось нечасто: ужин был самый простой, блюд немного. Прасковья Игнатьевна, следившая за беспокойными движениями сына, внезапно произнесла:
– Да, Евгений, что я хотела тебе сообщить. С утренней почтой мне доставили письмо из Петербурга от твоего кузена, князя Головина.
Евгений, поперхнувшись, закрыл рот салфеткой и долго не мог отдышаться. Целый вихрь смятенных мыслей взметнулся у него в голове. Скандал… Погубленная репутация девушки… Ад, в который превратится ее жизнь в родительском доме… Лицо Татьяны стояло перед ним, ее глаза о чем-то с укором вопрошали. И сквозь это лицо он видел лицо шестнадцатилетней Елены, его первой невесты, отвергнутой им, и черты этих лиц совпадали почти с совершенной точностью.
– Что же пишет Поль? – спросил Шувалов, откашлявшись и утерев губы. Он пытался сохранять спокойствие и залпом выпил два стакана воды подряд.
– Ну, пишет он кратко, – графиня загадочно смотрела на сына. – Противу обыкновения. Дела их домашние не слишком хороши. Княгиня, кажется, никогда уже не оправится от душевной болезни, которой внезапно сделалась подвержена. Что касается их дочери…
Прасковья Игнатьевна сделала паузу. Евгений также молчал. Отец Кирилл порывался было что-то сказать, но каждый раз останавливался, встречая предупреждающий взгляд хозяйки.
Все разом вздрогнули, когда хлопнула дверь столовой. Евгений обернулся – сзади стоял сияющий Вилим. В руке у него было письмо.
– Не успел отправить? – Евгений протянул к нему руку. – И к лучшему. Дай сюда, я передумал. Напишу потом…
