Дегтярев захлопнул раму.
– А умно обвинить тебя в краже драгоценности с ошейника собаки?
– Федорова спокойно носила «Нарцисс», – запоздало удивилась я. – Мать не поинтересовалась, где дочь раздобыла медальон? Неужели ей не пришло в голову, что он краденый?
– А у бабы была голова на плечах? – рассердился полковник. – Сделала из дочери алкоголичку! Ох, уже поздно, завтра вставать рано.
Я сделала вид, что не понимаю намека на то, что мне следует убраться прочь.
– Смерть Вики не считают убийством?
– Найди хоть одну причину, чтобы заподозрить криминал, – зевнул полковник. – Мне сначала повторить? Вика – наркоманка, а Катя – алкоголичка. Нюхая кокаин и употребляя вместе с ним болеутоляющее и антидепрессанты, долго не проживешь. Спокойной ночи!
Я пошла к двери, но у створки притормозила.
– Они все, включая собаку, носили медальон. «Нарцисс» сделан в давние века, до того как попасть к Перфильеву и к Вере Карауловой, он побывал во многих руках. Ангелина Семеновна Волкова рассказала, что подвеску ее прапрапрадед приобрел у какого-то грека.
– Короче, – потребовал Дегтярев.
– Интересно, где сейчас перстень папы римского Александра Шестого, урожденного Родриго Борджиа, с помощью которого он отравил кучу людей? – вздохнула я. – Говорят, он протягивал впавшему в немилость руку для поцелуя таким образом, чтобы человек непременно коснулся губами кольца на пальце папы. Спустя несколько дней несчастный умирал. Драгоценность была обмазана ядом. Хорошо известно, что некоторые отравляющие вещества не теряют своих свойств столетиями. Перстень Борджиа затерялся где-то. А ну как он всплывет на аукционе? И кто-то купит его, наденет, и… все! Может, и с «Нарциссом» та же история?
Дегтярев подошел к двери и открыл ее.
– До завтра.
– Согласись, странная история с медальоном, – сопротивлялась я.
Александр Михайлович издал протяжный вздох.
– Певица Караулова жива-здорова, а она носила украшение на шее, ее любовник Перфильев тоже здравствует, Геннадий Борисович держал медальон в руках, и с ним ничего не случилось. Спокойной ночи!
Глава 18
На следующий день в районе полудня я решила забежать к Демидовым и спросить, как самочувствие Марфы. Калитка в сад оказалась не запертой, я дошла до дома, позвонила в дверь, но никто не спешил ее открыть. Я подумала, что Мария Ивановна или Флора могут возиться в саду, и начала обходить особняк. Внезапно из одного окна первого этажа послышался знакомый голос Геннадия:
– Решила меня шантажировать?
– Нет, – ответил голос Флоры, – просто хочу внести ясность. Ты требуешь моего согласия на отправку Марфы в Англию в закрытую школу?
– Да. В Риверс, – раздалось в ответ.
Я остановилась и посмотрела на множество небольших темно-синих цветов, которые росли у стен особняка. Впервые вижу такие, не хочется их помять, но выбора нет. Стараясь сломать как можно меньше цветов, я, пригнувшись, на цыпочках подкралась к особняку и села на корточки под распахнутым окном. Громкий голос Флоры беспрепятственно достиг моих ушей:
– Девочка в коме, о какой поездке может идти речь?
– К сожалению, придется подождать, пока … на ноги встанет, и лишь тогда ее прочь из моего дома отправить.
– Значит, не окажись Марфуша в реанимации, ты бы от нее срочно избавился?
– Поганке требуется суровое воспитание.
– Я за девочкой постоянно смотрю.
– Тупые песни исполняй за порогом моего дома. Вешай лапшу на уши дурам-подругам. Вся семья знает, что Марфой занимается Мария Ивановна, пока ты о своих любовниках думаешь.
– Что?! Не смей на меня клеветать. И по какому праву ты говоришь «мой дом»? Особняк общий.
– Я его купил, а сейчас содержу. Будешь спорить, тоже вон вылетишь.
– Мой муж один занимался ремонтом, – возмутилась Флора. – Ты раз в месяц приезжал и орал на Михаила: «Почему до сих пор паркет не положили?» Ты вел себя так, словно младший брат на тебя прорабом пашет. В особняк вложена куча нервов Миши. Не имеешь права брата на улицу выставить. И Марфу в Риверс отправить я не позволю. Девочке там не место, в эту школу запирают подонков, детей, от которых родители мечтают избавиться.
– Во-во, ей, твоему счастью, как раз туда дорога!
– Да за что?
– За воровство. Вранье. Двойки, дерзость. Хорошо, что соседка неконфликтной оказалась. Другая могла бы вой поднять. Короче, Марфа улетает в Риверс, или вы валите вон из моего дома.
– Дом общий! И моя дочь тут остается.
– Нет. Я хозяин.
– Ты нас ненавидишь!
– Прикажешь любить нахлебников?
– Миша зарабатывает!
– Чем? Пижамами?
– Да!!!
Геннадий расхохотался.
– Не смеши. Если один халат в месяц продает, уже здорово.
– Миша – прекрасный модельер. Его пижамы…
– Дрянь несусветная! – перебил Геннадий.
– Миша больше тебя получает, – взвизгнула Флора.
– Да ну?
– Просто он помалкивает о своих доходах, понимает, что ты хочешь главным в семье быть!
– Будет по-моему! Или расскажу Михаилу кое-что интересное о том, как дочь на свет появилась, – объявил Геннадий.
– Ты на что намекаешь? – закричала Флора. – Очередную гадость придумал?
– Перестаньте шуметь, – вклинился в беседу голос Михаила. – У мамы голова болит.
– Вечно Марию Ивановну здоровье подводит, если кто-то в семье всерьез заболевает, – ехидно заметила Флора. – Не может она в тени оставаться. Ей больше всех внимания требуется. Генка хочет Марфу в Риверс отправить.
– И правильно, – одобрил ее муж.
– …! – выругалась Флора. – Через мой труп. Только попробуйте, вот только попытайтесь, едва вам в голову придет идея Марфуньку вдали от меня запереть, то…
И она закашлялась.
– Да хватит, заткнись! – велел муж.
– Не делай ей замечаний, – вдруг сказал Геннадий.
Я беззастенчиво подслушивала чужой разговор и удивилась: неужели мебельщик решил встать на сторону Флоры, которую терпеть не может? Но следующая фраза Геннадия Борисовича расставила все на свои места.
– Бесполезно девушке из Нижнезадрипанска объяснять, как должна вести себя леди, – продолжил старший сын Марии Ивановны, – сколько кирпич ни шлифуй, он бриллиантом не станет. Генетика играет огромную роль. На примере Марфы мы это видим. Девчонка, несмотря на то, что с младенчества имела перед глазами много достойных примеров, все равно стала воровкой.
На пару секунд установилось молчание, потом Михаил пробормотал:
