Первым делом Риккардо зашел к своему старому другу, однокашнику по колледжу. Родриго служил в министерстве внутренних дел Каталонии и был в курсе жизненных перипетий Пабло Медины.
– Боюсь, амиго, что помочь твоей тетушке невозможно. Я вообще не понимаю, как ваша семья допустила такое.
– Ты же знаешь наши порядки? – Риккардо не скрывал своей досады. – Дед выдал дочь замуж, дал за ней приличное приданое и посчитал, что сделал для нее все, что мог. Дальше за нее должен нести ответственность муж. А для бабушки всю жизнь главным постулатом было не выносить сор из избы. Я хоть и знал о похождениях дядьки, но мне и в голову не приходило, что он может дойти до такой низости. Я его жизнью не интересовался, он мне давно неприятен. Отец вообще делает вид, что дела его родственников к нему никакого отношения не имеют. Если честно, без бабушкиной настойчивости меня бы здесь не было.
Родриго по-дружески похлопал его по плечу.
– Знаешь, еще месяц назад это дело можно было бы замять. А сейчас, когда оно просочилось в прессу, это уже невозможно. Да и надо ли тебе возмещать долги этого твоего псевдородственничка, истраченные им на любовниц и незаконных детей? Это ведь миллионы евро.
– Об этом и речи не идет. Пусть отвечает за свои делишки по закону. Мне надо как-то обеспечить тетушку с кузиной. Они-то уж в безумствах отца и мужа не виноваты.
Покачав головой, Родриго сочувственно проговорил:
– Денег нет. Никаких. Все заложено, продано, спрятано. Можно, конечно, попробовать разыскать, куда именно, но ты готов выложить сотни тысяч на поиски? Я уверен, где-нибудь в Южной Америке открыты счета на подставных лиц. Выцарапать оттуда деньги, как ты знаешь, нереально. Так что, если хочешь обеспечить родственниц, создай трастовый фонд. Это самое оптимальное в данных условиях.
Они еще поговорили, обсудили сложившуюся ситуацию, и решили в нее не вмешиваться. Из министерства Риккардо позвонил в палаццо и узнал, что отец дома. Никуда не заходя, поехал домой, чтобы его застать. Отец был неуловим, как пташка-любовь из арии Кармен, и нужно было спешить, чтобы его перехватить.
Но на этот раз дон Диего был у себя в северном крыле, где занимал весь второй этаж. Пройдя через анфиладу пустующих комнат, Риккардо дошел до кабинета и решительно постучал в дверь.
Войдя, поздоровался и сел напротив отца в элегантное кресло эпохи Людовика XIV. Сидевший за письменным столом дон Диего с любопытством посмотрел на сына.
– Чем обязан столь приятному визиту? – он, как всегда, бы язвительно-вежлив.
– Болезнью бабушки. – Риккардо с силой сжал подлокотники кресла, готовясь к неприятному разговору.
Отец небрежно покрутил в тонких смуглых пальцах золотую паркеровскую ручку.
– Вот как? Странно. А я был уверен, что она здорова. Во всяком случае, судя по ее поведению во время вчерашнего ужина, когда она в очередной раз занудно наставляла меня на путь истинный, я никакого недомогания в ней не заметил. Скорее всего, тебя вызвали из-за Пабло Медины?
– И из-за него тоже. Что ты собираешься предпринять?
Дон Диего искренне удивился.
– Ничего. А что я должен, по-твоему, предпринять?
– Но ведь твоя сестра и племянница остались без гроша в кармане?
– А вот это не моя забота. У них была возможность этого избежать, но они, вернее, Долорес, не захотела. Она, как и моя дражайшая мамаша, ужасно боялась выносить сор из своего рушившегося дома. Надеялась, если промолчит, все как-нибудь устроится. Не устроилось. Возмещать ей ее потери я не собираюсь.
– Тогда это придется сделать мне.
Дон Диего изящно взмахнул тонкой кистью.
– Дело твое. Хотя благодарности от них ты никогда не дождешься. И вообще меня удивляет твое стремление угодить наихудшим членам нашей далеко не самой благонравной семейки. Проникся бабкиными побасенками о родовой чести?
– Просто деловой расчет. Если в прессу попадут сведения о том, что моя тетка нищенствует, то какое доверие будет ко мне как к бизнесмену? Все решат, что я на грани краха.
– Разумно, но нерачительно. Впрочем, это твое дело. Я в этом никакого участия принимать не обираюсь.
Риккардо пристально посмотрел на томно-небрежного отца.
– За что ты им мстишь? За мнимую измену матери?
Дон Диего медленно выпрямился во весь рост.
– Ну-ка, ну-ка! Ты что, был у Роуз?
Риккардо холодно подтвердил:
– Да, я наконец-то познакомился со своей матерью.
– И, конечно, поверил ее россказням о ее невиновности? – дон Диего вытянул губы пренебрежительной трубочкой.
– Естественно. Она же моя мать.
– У Роуз дар убеждать людей в чем угодно.
– Она меня ни в чем не убеждала. Просто сказала, что не знает, с чего ты устроил тот жуткий скандал.
Дон Диего был задет за живое.
– Она не знает! – оставив свой всегдашний размеренный тон, он вскочил и принялся быстро ходить по кабинету, подкрепляя каждую фразу рубленым взмахом руки. – Я несколько раз видел ее с одним и тем же мужчиной. Они были очень, очень любезны друг с другом. И в довершении всего эта записка! И она утверждает, что не знает, в чем дело!
В Риккардо заговорил дипломированный юрист.
– Отец, ты у нее какие-то объяснения потребовал?
– Зачем? Было и так ясно, что она солжет.
– То есть ты ей даже не сказал, в чем ее обвиняешь? Просто выгнал?
– Она сама не захотела мне ничего объяснять. Она просто уехала.
– Она уехала после того, как ты ее выставил за дверь.
– Это было сказано фигурально.
– А прислуга, вполне возможно, по распоряжению доньи Аделины, восприняла это буквально. Ее вещи были выставлены за дверь.
Дон Диего резко остановился и вперил горящий взгляд в сына.
– С чего ты это взял? Это тебе Роуз сказала?
– Нет, это я видел своими глазами. Не забывай, мне было почти восемь лет, и я прекрасно помню все, что тогда было. Я болел, мы с мамой ездили к врачу. Потом ты позвал ее к себе, и из вашего крыла раздались твои дикие вопли. Помню, бабушка была уж очень довольна. Она куда-то ушла, а потом из маминой комнаты слуги начали выносить вещи. Так что не думаю, чтобы у матери была возможность ответить на твои обвинения.
Дон Диего провел по лбу задрожавшей рукой.
– Я этого не знал. Я был уверен, что она сама решила больше не попадаться мне на глаза.
– И это тоже. Мама мне сказала, что с ее глаз спали шоры, и она поняла, какой ты на самом деле. Думаю, ты ее напугал до смерти своим неистовством. Поэтому она ничего объяснять тебе не стала, и, вообще, видеть тебя больше не желает. Никогда.
