В темных, непроглядных водах забранных в трубы подземных рек отразятся дома, что когда-то стояли по их берегам, деревья, фонари, желтые окна. Дрожь пройдет по асфальту от едущих под землей поездов метро, птичьи стаи взлетят с дальних свалок и с деревьев кладбищ, густой дым повалит из труб Капотни.
В парках, над прудами и оврагами вздрогнут старые деревья, побитые морозными трещинами. На пустых улицах будут разноситься звуки ушедшей жизни: шорох шин, шарканье подошв, кашель, шелест одежды, стук каблуков; собачий лай, вопли кошек, уханье железа на крыше, говоры водопроводных труб и батарей, лязг лифтов, щелканье замков, сипение сквозняков на чердаках, тяжелые всплески мокрого белья на веревке.
Над затерянными в трущобах голубятнями взлетят голуби, захлопают дверцами почтовые ящики, запахнет чернилами и сургучом, хлебом из булочной.
Все запахи и звуки сольются, смешаются с туманом, и в этой гуще бывшего и небывшего, в мешанине позавчерашнего света и музыки отпевших свое военных оркестров уже не будет места людям.
Дым пожаров, свечение сирен, последние взгляды из окна такси, минуты ожидания под уличными часами, память переулков и тупиковых дворов, проходных подворотен и дыр в заборе, мысли о бывших квартирах, где теперь чужие люди, – все совместится со всем, и тогда страшно и гулко, будто бы вода врывается в пробоину, запоет аэродинамическая труба ЦАГИ; тронутся остановившиеся много лет назад часы на корабле Северного речного вокзала, тронется сам вокзал-корабль.
В этот день, неотличимый от ночи, в эту ночь, неотличимую от дня, мы встретимся: я выйду к тебе из уличных теней, трещин в кирпиче, пустот за отслоившейся штукатуркой.
Прощай.
