– Ну, где кассирша, сколько ждать можно! – возмутился Виктор Васильевич, и тогда в широком раздаточном окне появился худенький подросток в грязном переднике и белом колпаке.
– Давайте я вас так обслужу, – сказал он тем самым тонким простуженным голосом, который требовал закрыть дверь. – А то она не скоро еще придет.
Поваренок крутился у большой газовой плиты, а Виктор Васильевич смотрел то на него, то на сына, который, хоть и сутулился сейчас, смущался, был все равно красивым и сильным.
Удалось уместить все на одном подносе, и теперь он медленно шел между столами, осторожно и бережно держа перед собой еду. Борщ парил. Виктор Васильевич смотрел на сына и улыбался. Тот улыбнулся в ответ и еще больше смутился.
Виктор Васильевич поставил тарелки и, прежде чем отнести поднос, подбодрил:
– Ты ешь, ешь давай… Поджарки нет, правда, но это ничего… Котлеты тоже штука хорошая.
Виктор Васильевич крепко посолил и поперчил борщ, глянул торопливо на сына и стал с шумом, обжигаясь, отправлять в рот ложку за ложкой.
– Я и вчера ничего не ел, некогда было, – объяснил, словно оправдываясь, он.
– А вы куда в командировку приехали, на комбинат? – спросил паренек негромко. Было заметно, что и он голоден, но старался есть медленно, на вид почти без охоты.
– Да нет, не на комбинат, – быстро ответил Виктор Васильевич. – В одну организацию тут у вас… по монтажу…
– А откуда, из Москвы?
– Нет, – улыбнулся Виктор Васильевич. – Я издалека. Из Самотлора, слышал про такой?
Тот кивнул, хотя и не очень уверенно.
– Ну вот, – продолжал Виктор Васильевич. – Я там на буровых работаю… Вахтовым дежурным… Вроде аварийщиков. А ты в ПТУ?
– Угу…
– А в каком?
– В тридцать третьем.
– Специальность какая?
– Электромеханик.
– Ну что ж, это дело хорошее. Только ты не останавливайся. ПТУ в наше время мало. Даже техникума мало. Учиться надо обязательно.
– Да, после армии, может…
– Правильно, правильно, – одобрил Виктор Васильевич. – Только, если решил, надо своего добиваться. Не сворачивать. – Он перестал есть, почувствовав, что кто-то смотрит на него сзади, и медленно обернулся.
У стенки, в углу, сидел худощавый мужчина с тонкими правильными чертами лица. Он был одет в отличное демисезонное пальто, застегнутое под самое горло. На голове его была высокая твердая шапка из ворсистого меха нутрии. Он внимательно и пристально смотрел на Виктора Васильевича.
Виктор Васильевич повернулся к сыну и продолжил, но уже не так уверенно и деловито:
– Да… вахтовым дежурным… Вышка – сорок метров. Мороз – тоже сорок. А ветер – посильней сегодняшнего. Держишься за брус и… проволоку рубишь… зубами…
– Зачем? – не понял сын.
– Да нет, – улыбнулся Виктор Васильевич, – это так там говорят… Зубы сжимаешь – страшновато…
– У нас по-другому говорят, – чуть смутившись, сказал с улыбкой сын.
– Там тоже по-другому… – усмехнулся Виктор Васильевич. – Да ты ешь, Виталь, ешь, остывает… – Он запнулся, поняв, что проговорился. Сын поднял на него удивленные глаза. – У меня сына так звали, – торопливо объяснил, глядя в тарелку, Виктор Васильевич. – По привычке…
Сын взял вилку и принялся за котлеты и успевшее уже остыть картофельное пюре. Виктор Васильевич обернулся и вновь увидел бесцветные глаза того человека.
– А как… он… погиб? – тихо спросил Виталий.
– Кто? – не понял Виктор Васильевич.
– Ну… ваш сын…
– Сын… – Виктор Васильевич задумался, постукивая вилкой по тарелке, посмотрел па Виталия и, увидев, что тот ждет, заговорил, пряча глаза и спотыкаясь на каждом слове. – Из школы шел… смотрит – дом горит… А он знал, что там дети. Люди стояли, не знали. А пожарные еще не приехали… Все стоят… Ну, он – в дом, залез!.. А там дети… Трое или четверо, не помню сейчас… Он всех спас, а сам выйти не успел… Про него в газете писали… – Виктор Васильевич замолчал, глядя в тарелку, стал есть, с трудом, давясь, как-то вдруг потемнев лицом.
Виталий помолчал немного, но задал еще вопрос:
– А вы вдвоем жили?
– Ну, – кивнул Виктор Васильевич.
– А где ж… – Виталий замялся, – ну… жена ваша?
– Ушла, – быстро ответил Виктор Васильевич и закашлялся вдруг. Кашлял он долго и тяжело, всем нутром, то держась за грудь, то вытирая ладонью мгновенно вспотевший лоб и выбитые слезы. И долго успокаивался, приходил в себя, глотая остывший чай.
Виталий испугался даже и хотел, кажется, стукнуть Виктора Васильевича по спине, помочь, но не решился.
– Ну что, поел? – спросил Виктор Васильевич, не глядя на Виталия, и поднялся.
– Ага, – быстро ответил тот и первым пошел к выходу.
Уже в открытой двери, когда пар стал вываливаться наружу белыми клубами, кто-то взял Виктора Васильевича сзади за локоть. Перед ним стоял тот самый человек в нутриевой шапке. Он смотрел снизу, потому что был мал ростом, тянул вверх, морща лоб, белесые брови и, растягивая в приветливой улыбке тонкие губы, спросил:
– Я извиняюсь… Ваша фамилия – не Лосев? Витька Лось, правильно?
Виктор Васильевич высвободил локоть из маленькой цепкой руки этого человека, замотал отрицательно головой, но тот будто не видел.
– Я Жорик Филатов, помнишь? Жорик… На одной парте в шестой школе сидели… Лось – правильно?..
Виталий стоял рядом и смотрел на них удивленно.
– Да нет, – растерянно улыбнулся Виктор Васильевич, – ошиблись вы… Меня по-другому зовут…
– Как же… не может быть… – не соглашался Филатов.
А поваренок из глубины кухни кричал тонко и нервно:
– Дверь закрывайте! Сколько можно говорить! Холоду напустили!
Виктор Васильевич вышел, подталкивая легонько Виталия в спину, а Филатов так и остался стоять внутри, у двери.
– А правда… вас как зовут? – спросил тут же Виталий.
– Какая разница, – не успокоившись еще, словно самому себе, сказал Виктор Васильевич и тут же спросил: – Слушай, а что это у вас весь день музыка?
Действительно, здесь, в центре нового города, да и в старом на Каляева было то же – из редких дюралевых репродукторов на столбах разносились глухие неразборчивые марши.
– Не знаю, праздник какой-то, – ответил Виталий, втягивая голову в поднятый воротник куртки.
Они сбежали с дороги вниз, мимо закрытого на зиму дощатого тира, пошли по узкому под высоченными черными липами тротуару – к парку имени Воровского. Над раскачивающимися кронами лип металось шумное воронье и словно радовалось, дурноголосое, ветру этому и холоду.
