– Видишь кого? – нетерпеливо спросила девушка.
Илья не отвечал.
– Кто там?
– Старик, – ответил Илья, не отрываясь от стекла.
– Это Коромыслов! – обрадованно воскликнула девушка. – Председатель ихний. Это он придумал – застрелиться… Злой как собака.
Старик был длинный, сухой, седой, усатый. Он стоял во главе стола, говорил что-то горячо и напористо, то поднимая, то опуская сжатую в кулак руку.
Слушатели, несомненно, были с ним согласны: они часто кивали, трясли дряблыми подбородками и, готовясь аплодировать, потирали ладони. Два толстых пыльных стекла не пропускали ни звука. Это напоминало аквариум, в котором давным‑давно нет воды, – пыльный обветшалый аквариум, где прах сохранил форму живых существ. Был, вероятно, какой-то праздник, известный им одним юбилей, и по этому поводу проводилось мероприятие – необходимое, тягостное, священное…
– А бабку видишь? – крикнула снизу девушка.
– Как она выглядит?
– Бабка? Бабка как бабка…
Илья спрыгнул на асфальт и смущенно посмотрел на девушку.
– Подсади! – потребовала она и стала забираться туда же. Илья поддерживал ее сзади, стараясь не смотреть вверх.
– Ба! – заорала девушка и забарабанила в стекло. – Ключ дай, ба! Нас сегодня раньше отпустили. Да одна я, одна! Контрольная завтра, готовиться надо срочно!
Ключи вылетели в форточку и, звякнув, упали на асфальт. Девушка спрыгнула вниз, подхватила их, подбросила в воздух, поймала и предложила – деловито и задорно:
– Ну что, айда? Цигель-цигель о-ля-ля!
4
Девушка и бабушка жили на втором этаже старого двухэтажного барачного типа дома. Комната была одна, но получалось – две, что подчеркивала полустершаяся меловая черта, проведенная по дощатому полу от середины окна до середины входной двери. Левая половина принадлежала бабушке: там стояла высокая железная кровать под атласным покрывалом, комод, шифоньер, радиола на ножках и швейная машинка в желтом фанерном футляре. На стене над кроватью, в рамках и без, висели старые фронтовые фотографии, вырезанные из журналов фотопортреты военачальников, среди которых центральным был цветной парадный маршал Жуков, украшенный, как икона, блеклыми цветами из навощенной бумаги.
На стороне внучки, прямо напротив Жукова, висел глянцевый плакат с Леонардо ди Каприо, а вокруг – вырезанные из журналов фотографии артистов, певцов и рок-музыкантов. На бабушкиной половине царило опрятное, но мрачное спокойствие, на внучкиной было пестро и грязно. На разложенной красной диван-кровати валялись скомканные одеяло и простыня, были разбросаны молодежные журналы, обертки от жевательной резинки, магнитофон и кассеты, дешевая косметика и пара грязных тарелок.
– На бабкину половину не заходи, – предупредила девушка, копаясь в своем рюкзачке.
– Почему?
– Бабка убьет. На…
Она повернулась, протягивая что-то на ладони. Илья увидел и смутился.
Девушка хохотнула:
– Безопасный секс! Пользоваться умеешь или научить? Бери, не бойся!
Илья смутился еще больше и опустил глаза. Она присела и заглянула в них снизу.
– Ты чего, мальчик еще? Признавайся! Мальчик?
Илья мотнул головой, не соглашаясь:
– У меня была девушка.
– А как ее звали?
– Оксана.
Девушка насмешливо фыркнула.
– На следующий день она погибла, – проговорил Илья.
– Это давно было? – спросила девушка шепотом.
– В прошлом году.
– Ты ее не можешь забыть?
– Я никогда ее не забуду. У нее отец – безработный шахтер. Мама – больная. И еще трое маленьких детей. Она их всех кормила…
– Не собираешься забывать? А зачем же тогда ко мне шел? Зачем обещал, что трахнешь? Баран дома чай с вареньем пьет, ты не собираешься забывать… А что я Верке скажу? Я сегодня себе последний срок поставила. Надо мной все девчонки в классе ржут…
– Это не главное, это совсем не главное, – попытался успокоить ее Илья, но девушка в ответ швырнула в него презерватив и не попала.
– Не главное? А что главное? – возмущенно требовала она ответа.
– У нас не было с ней того, о чем ты говоришь. Мы сидели и разговаривали, и она рассказывала мне о себе…
– Не было?! – обрадовалась девушка. – Тогда чего же боишься? Может, ты голубой? А, поняла, ты голубой!
– Я не голубой, просто это не главное… – все пытался объяснить Илья.
– Я знаю, что главное! – Она вытащила из рюкзачка револьвер и, держа его обеими руками, направила в грудь Илье.
– Молчать и не двигаться! – приказала она, как в парке.
Илья улыбнулся:
– Там нет патронов.
– Есть! – закричала девушка. – Целых три штуки! Я сама покупала их на базаре!
Илья протянул кулак и разжал ладонь. На ней лежали три револьверных патрона.
Девушка смотрела растерянно и непонимающе то на Илью, то на патроны в его руке, то на револьвер в своей.
– А-а, – догадалась она наконец. – Вытащил… Вытащил, когда я с Бараном по мобильному говорила. Ну ты и гад…
И, не зная, что еще сказать, девушка швырнула в него револьвер и снова не попала.
Илья поднял оружие, спокойно осмотрел, выдавил барабан и стал вставлять в него патроны.
– Главное в жизни – это борьба. Борьба до победы, – сказал он и улыбнулся: – Я трахну тебя, обязательно трахну, но только тогда, когда мы победим.
– Кто – мы? – недоверчиво спросила девушка.
– Мы.
– А кого? Кого мы должны победить?
– Твоя бабушка хочет застрелиться, потому что у нее отняли смысл жизни. Твой одноклассник падает в голодный обморок. Ты мечтаешь жить в «Макдоналдсе». Мы победим тех, кто во всем этом виноват…
– Я не понимаю – кого? Кого мы должны победить? Например? – нетерпеливо и нервно закричала девушка.
– Например, Печенкина.
– Печенкина? Я согласна. А как?
– Я знаю – как. Ты слышала о Тристане и Изольде?
Девушка нахмурила брови, вспоминая.
– Которые вместе отравились? Кино видела.
– Нет. Они завязали глаза, разделись донага, легли рядом и лежали так, не дотрагиваясь друг до друга.
– А почему – не дотрагиваясь?
– Чтобы скорее победить.
Девушка поняла и одобрила:
– Прикольно. Только я платков не ношу, бабкины можно?
– Можно.
Девушка зашла на чужую половину, выдвинула ящик комода и достала из него два платка.
