– Как это хорошо, что ты назвал Придонск нашим… Меня просто выводит из себя, когда я слышу – «эта страна… этот народ…». Это наша страна! Это наш народ!
3
Француз сидел по-турецки. Безупречный Прибыловский – на корточках. Печенкин по-разински полулежал на большом узорчатом ковре и деревянной ложкой хлебал из глубокой глиняной миски уху. За его спиной неподвижно стоял официант с перекинутой через согнутую в локте руку салфеткой.
– Идеология у меня одна. Работать! Пахать! Вкалывать! Вот и всё… – Печенкин замолчал и задумчиво улыбнулся: – Но вот что интересно… Раньше думалось: будут людям хорошо платить – будут хорошо работать. Ни фига! Тот, кто за копейки раньше вкалывал, тот и за большие деньги сегодня точно так же вкалывает. Ему в принципе все равно. А кто был лентяем, тот лентяем и останется, хоть сколько ему плати. Так вот: любит человек работать – он для меня существует. Не любит – я его в упор не вижу! А все остальное, как говорится, от лукавого. Национальность, вероисповедание и все такое прочее… У меня в совете директоров – чеченец и два еврея…
– Три, – неожиданно уточнил Прибыловский.
– А кто третий? – обратился к нему Печенкин.
– Уралов. У него объявился отец. Живет в Израиле.
– Уралов – еврей? – на мгновение удивился Печенкин, но тут же согласился: – Ну, еврей так еврей. – И, глянув через плечо на официанта, попросил: – Будь другом, налей еще. И сомятинки побольше положи.
4
Грустно и нежно смотрела Галина Васильевна издали на своего супруга. Размахивая деревянной ложкой, Печенкин философствовал перед внимающим французом. Прибыловский с трудом успевал переводить. Одновременно Галина Васильевна разговаривала с сыном:
– Русские женщины, Илюша, лучшие в мире. Об этом столько сказано, столько написано. У всех великих людей были русские жены. Сальвадор Дали, Пабло Пикассо – этот список можно продолжать бесконечно…
– Мама! – невежливо, даже грубо остановил ее Илья.
– Что? – удивилась Галина Васильевна.
– Я хочу в Придонск.
– А, – улыбнулась мать, вспомнив о просьбе сына. – Мы обязательно туда съездим, и ты не узнаешь свой родной город. Все это сделал наш папа. И возьмем в эту поездку Дашеньку Канищеву. – Она на мгновение задумалась. – А знаешь, почему во всем мире так ценят русскую женщину? Потому что русская женщина жертвенна по своей природе. Она может пожертвовать всем ради того, кого она любит.
Галина Васильевна вновь посмотрела на мужа, потому что до нее долетело громко сказанное им слово – «жизнь».
5
– Но жизнь есть жизнь, одной работой жив не будешь! – все больше вдохновляясь, определял философию своей деятельности Владимир Иванович. – Я вот, например, уху люблю похлебать с дымком. Раньше выпивал, но уже семь лет как не пью, работать это дело мешает… Когда меня спрашивают, в чем секрет успеха моей компании, я отвечаю: «За нас всем богам молятся!» Мы всем конфессиям помогаем. – Он засмеялся: – Тут, правда, пришли одни денег просить, не разобрались сразу, оказалось – сатанисты! Ну, ребята из охраны накостыляли им, конечно!
Француз торопливо сменил кассету в диктофоне. Печенкин вновь стал серьезным.
– Есть у нас в городе Заводская площадь. Там когда-то, говорят, монастырь был, потом церковь, теперь завод хрустальный мой… Так вот, я строю сейчас на этой площади храм… Во имя Ильи-пророка… Не храм, точнее, часовню… Но какую! Хрустальную! Это седьмое чудо света будет. Или восьмое? – обратился он к секретарю-референту.
– Восьмое, – не задумываясь, подсказал Прибыловский.
– Восьмое. Причем там же, на площади, стоит памятник Ленину. Были разговоры – снести. А как быть с теми, кто в Бога не верит, а в Ленина верит? И я сказал: «Пусть стоит!» Не мы его ставили – не нам его сносить! Снести легче всего, вы попробуйте построить… – Владимир Иванович широко улыбнулся, пожал плечами и подытожил: – Вот и вся идеология…
Удивленно посмотрев на миску с ухой, к которой француз не притронулся, Печенкин поморщился и проговорил укоризненно:
– А вы чего ж это? Или угощением нашим брезгуете? С дымком ведь…
Француз залопотал, оправдываясь, но Владимир Иванович неумолимо замотал головой:
– Нет, брат, так дело не пойдет. Я тебя уважил, и ты тоже меня уважь…
6
– Да, это наш город, но ты не можешь появиться там без охраны, без Нилыча… – заглядывая сыну в глаза, говорила Галина Васильевна спокойно и назидательно.
– Я не хочу слышать ни о каком Нилыче! – выкрикнул Илья высоким детским голоском.
– Без Нилыча тебя там сразу украдут какие-нибудь чеченцы. – Галина Васильевна была спокойна и тверда.
У Ильи задрожала нижняя губка, и он закусил ее, готовый вот-вот расплакаться.
Мать сочувственно улыбнулась и, положив сыну руки на плечи, предложила:
– Давай я лучше познакомлю тебя с Дашенькой Канищевой?
Внезапно в центре праздника возникло непонятное суматошное движение – там кто-то вдруг закричал, пронзительно и жутковато. Из стоящей в отдалении машины «скорой помощи» выскочили санитары с носилками и как угорелые понеслись к месту неизвестного происшествия.
– Что? Что случилось? – встревоженно спрашивала Галина Васильевна бегущих мимо людей.
– Француз! Журналист французский рыбьей костью подавился! – объяснили ей на бегу.
Вытягивая шею, Галина Васильевна заторопилась за всеми, но тут же остановилась и, обернувшись, удивленно посмотрела на сына. Илья смеялся – весело, заливисто, так, что слезы выступили на глаза.
Глава пятая. НАСЫЩЕННЫЙ ДЕНЬ (Окончание)
1
Поздней ночью, когда уже выключили уличные фонари, к одной из панельных пятиэтажек придонских Черемушек, тяжело шурша шинами, подъехал черный печенкинский «мерседес». У подъезда стоял «субурбан» и темнели неподвижные охранники. Угловое на пятом этаже окно ярко светилось. Еще раз глянув на него, Владимир Иванович вбежал в темный подъезд. Перемахивая через две ступеньки, по-юношески легко он взлетел на площадку пятого этажа, где стоял рыжий охранник, тот, который выводил Илью из самолета. Печенкин задержал дыхание, подмигнул рыжему и спросил шутливым тоном:
– Ну что, самбист, когда сразимся?
Охранник смущенно улыбнулся:
– Когда скажете, Владимир Иванович.
Печенкин прислушался – из‑за фанерной двери доносились гитарные переборы. Он легонько толкнул дверь, и она открылась.
2
В маленькой комнате однокомнатной квартирки стояли от пола до потолка полки с книгами, и тут же теснились во множестве мелкие предметы: сувениры из дерева, глины и металла – человечки, собачки и птицы, кораблики, фотокарточки в рамках и без. Для самой большой фотографии – молодой, с дерзким взглядом Марины Цветаевой – была устроена специальная ниша, в которой стоял букетик засохших цветов. На тумбочке в углу, где, как у всех, должен был находиться телевизор, лежал старый проигрыватель-чемоданчик, а рядом – кипа пластинок. На верхнем конверте был запечатлен знаменитый дирижер знаменитого оркестра, и, проходя мимо, Печенкин почему-то постучал по нему ногтем.
