Он не рассказывал об этом Кинею. Рассказал Гиероним.
Да, Ксантипп будет наилучшим из возможных кандидатов на пост хилиарха* царской дружины. Если, конечно, дружина эта будет создана. А вот в этом уверенности нет. Что с того, что царь бредит ею? Закон Молоссии суров: любой указ базилевса исполняется лишь после утверждения его простатом молоссов. И покуда простатом является тупица Аэроп, ни о каких новшествах нечего и мечтать. Он, безусловно, предан Пирру. Более того! Он любит его, как сына, но его кругозор ограничен эпирскими ущельями, а из похода в Италию седой тугодум сделал единственный вывод: молосским царям нечего делать на гибельной для них чужбине…
Аэропу ничего не объяснишь, ибо ему все ясно. Царь – почтенный отец. Архонты – младшие братья царя. Молоссы – послушные дети, обязанные чтить отца и дядьев. Хаоны и феспроты – прислуга в доме. Так полагает Аэроп. И пока он держит в своих руках посох простата, горные архонты могут спокойно спать в своих башенках из дикого камня. Никто не посмеет требовать с них дань.
И история рождения великой Македонии, окропленной жертвенной кровью непокорных династов Линкестиды, Орестиды, Тимфейи, не повторится в Эпире.
Эпир Аэропа – понятие, принадлежащее географии.
Эпир Кинея – категория политическая.
Но… пока что это всего лишь мечта.
Ах, будь он, Киней, простатом Молоссии!..
…Но что это?!
Углубившись в раздумья, афинянин не сразу сообразил, что дворец, совсем еще недавно сонный, пробудился, зашуршал мягкими туфлями прислужниц, загремел тяжелыми эндромидами стражи.
Всплеск огня в окне.
Резко, без теней: всадники, десятка полтора, иные уже спешились, некоторые медлят, уже и не пытаясь кутаться в насквозь промокшие гиматии.
– Господин, – приоткрыв дверь, доверенный слуга осмелился нарушить уединение царского педагога, – государь вернулся! Изволишь выйти навстречу?..
– Разумеется! – Киней кивнул. – Гиматий и шапку!
И уже изгибаясь в умелых руках, заворачивающих складки покрывала, наподобие азиатского тюрбана, обматываемого вокруг мохнатого колпака, спросил:
– Со щитом ли?
Спросил, хотя был почти уверен: победа!
Вернувшиеся домой с поражением дают о себе знать иначе.
Сложно повязанная ткань, норовящая упасть на глаза, помешала уловить ответ. Нелепая шапка архаичная, как медный наконечник! Но… будь это наибольшей нелепицей в молосских обычаях, Киней не снимал бы ее и ночью.
Переспрашивать афинянин не стал. Ноги сами рванулись вперед, едва не опрокинув замешкавшееся тело. Сейчас он ощутил себя не мудрым, все понимающим политологом, но просто педагогом, ученик которого вернулся с войны.
И понял, насколько же боялся за Пирра…
Последние оргии* Киней почти бежал, наступая на длинные полы домотканого гиматия.
Прибывшие же успели тем временем войти в андрион*, и, остановившись на пороге, Киней понял, отчего они, несомненные победители, молчат…
Длинный, даже на вид неподъемно-тяжелый сверток почти пополам накрыл с вечера вымытые доски пола. Края алого боевого плаща, кажущегося черным от пропитавшей ткань влаги, были слегка сдвинуты, открывая взглядам длинные серебристо-серые кудри и громадные, словно с титановых ног, сандалии…
А над свертком, преклонив колени, рыдал, словно лишь теперь позволив всхлипам вырваться из сведенной глотки, царь молоссов Пирр, рыдал горько, по-мальчишески. И луной сквозь туман белело в полумраке круглое, с бездонными ямами зрачков лицо Леонната. Сейчас тень царя впервые выглядит взрослее базилевса…
– Я! Я виновен! – Пирр по-детски всхлипывает. – Я мог…
– Нет, государь! Не в твоей власти повелевать судьбой! – Ксантипп изваянием застыл на пороге, и тяжелый, с хрипотцой голос его суров. – Нет для воина доли лучшей, чем выпала Аэропу, мой царь! Мы проводим почтенного простата так, что сам Гефестион в Эребе укусит локти от зависти. Но, государь…
В вытянутой руке македонца – черный резной жезл.
Посох простата Молоссии.
– …ты обронил то, что нельзя ронять. Пока ты не назвал преемника, никто не смеет касаться этого знака!..
Это так. Обычай велит: взяв посох, царь обязан отдать его новому простату немедля. Первое прозвучавшее имя, по воле богов, станет именем преемника ушедшего. «Но откуда македонец знает?» – в изумлении думает Киней. И припоминает тотчас, что сам не так давно разъяснял Ксантиппу премудрости здешних обычаев. Ксантипп же, поймав удивленный взгляд афинянина, вдруг подмигивает. Или это игра сумрачных теней?..
– Киней! – лишь теперь заметив учителя, Пирр кидается к нему, спеша обнять.
Посох выскальзывает из ладони царя, и Киней едва успевает поймать на лету красивую резную деревяшку.
– Не оставляй меня, Киней! – Юношу бьет озноб.
Но отвечает на просьбу не афинянин, а Ксантипп.
– Мы не оставим тебя, мой царь. Мы с тобой навсегда!
И, с поклоном отступая к двери, приказывает:
– Выйти всем! Царь Царей Пирр и высокочтимый Киней, простат Молоссии, хотят проститься с почтенным Аэропом!
Эписодий 3
Время дразнить судьбу
Великое Море.
Неподалеку от Саламина Кипрского.
Первые дни лета года 470 от начала
Игр в Олимпии
Море пылало, лениво пофыркивая мириадами искрящихся брызг, и чайки, едва опустившись на вызолоченную улыбкой Гелиоса ажурную пену, тотчас вновь взлетали и плавными, неспешными кругами парили над палубами, изредка присаживаясь на мачты. То и дело птицы хрипло вскрикивали, метко пятнали каплями помета лоснящиеся спины гребцов, расслабившихся в последние мгновения безделья, раскаленные панцири гоплитов морской пехоты и алые плащи навархов, столпившихся на носу флагманской гептеры, – и опять, распахнув полукружья крыльев, взмывали ввысь, зорко приглядываясь к творящемуся на кораблях.
Но не было для них пищи.
Пока еще – не было…
– Ты позволишь начать, господин?
Трудно было понять, вопрос это или распоряжение.
Одетый в приличествующую сану сине-зеленую мантию, увенчанный венком из водорослей, жрец Посейдона был стар и благообразен, но рваный шрам, навеки обезобразивший лоб и зигзагом уходящий под седую челку, цепкий взгляд глаз, почти лишенных ресниц, и валкая походка, более присущая моряку, нежели служителю божества, отчего-то заставляли предполагать, что некогда эта слабая рука, сжимающая священный кинжал, нехудо управлялась и с абордажными крючьями.
– Господин? – уже настойчивее.
Деметрий кивнул.
– К тебе обращаюсь я, Владыка Морей Посейдон, Тучегонитель, Пасущий Волны, равный Громовержцу Зевсу Кронид…
