…Дверь открыл неторопливый сероглазый человек с лысиной, его усы сливались с бородой в жилистую луковку:
– Владимир. Проходите.
Сели за стол. Володя положил рядом с собой трубку и кисет:
– Коньячку хотите? За знакомство?
Он не спеша набил трубку. Табак был с длинными и будто влажными табачинами. Умяв их блестящей тяпочкой, он несколько раз долго и с силой затянулся, вбирая щёки. В чубуке в такт тяге, неровной звездой бархатно разрасталось и гасло, светясь глубиной, кострище. Раскурив, он сказал, попыхивая:
– Андрей мне рассказывал в общих словах… Синопсис есть?
– Чево?
– Володь, да какой синопсис? – сморщился Андрей. – Это так пока, разговор…
– Не знаю, что вам Андрей говорил… – сказал Женя, – но меня убивают фильмы, где все… нефтяники говорят с московским акцентом.
– Хе-хе… Ну вот вы и ответили… на все вопросы…
– Я не собирался… каламбурить. Я тут сериал смотрел… там следователь полетел на Дальний Восток по работе. Сижу, переживаю: вот он из самолёта выходит… Вот его встречают… Ну и – ни од-ной!
– Чего ни одной?
– Ни одной праворукой тачки! В порту! – Женя издал прыскающий смешок. – Невозможно… Всё снято в Подмосковье. А… представляете… – его глаза загорелись, – как хорошо можно сделать: вот мы прём по федералке и в каждом городе… свой говорок.
– Ххе… – Володя снисходительно улыбнулся. – У моей жены была «хонда-сивик»…
– «Сивка» – японский «девятoс», – фыркнул Женя и продолжил с жаром: – Вы… не представляете, насколько наш народ изобретателен… Есть такая «каринка» девяносто второго года, у неё задний фонарь во всю корму и так сужается, загибается вверх, на бока заходит… будто улыбается… Её знаете как зовут? «Улыбкой». Их у нас много, они даже под тачкой работают…
– Как это?
– Ну, под тачкой – это значит в извозе. На убой.
– Да… забавно… Только всё это… пока не кино, а литература.
– А литература – это плохо?
– Нет, но при чём тут кино? Давайте так: что мы увидим? В кадре? Но перед тем, как вы скажете, я предлагаю налить. Всё. Подняли.
Зазвонил телефон:
– Привет. Я в парикмахерской… – доложила Маша голосом «вакуумная упаковка» номер двадцать пять «серебристая изморозь». – Ты не дома? У меня просьба. Ты, пожалуйста, заедь за туфлями, а то… мне захочется с тобой потанцевать вечером, а ты будешь… в этих ужасных ботинках.
– Я в другом конце города и без машины… одну минуту… извините, – он вышел в коридор, – мне правда не с руки, ну, Маш…
– Так, Женя. Что это за подход? Я не так часто прошу тебя…
– Ну, мне сложно… Тут ещё с магазинами этими… Кстати, отличного гусачину тебе подобрал…
– Мне уже принесли.
– Что принесли?
– Ну… гусака. Тебе же некогда… Я заказала… Уже привинтили.
– Как привинтили? Что ж ты не сказала? Я столько времени потерял…
– Хорошо, я ни о чём не буду тебя просить, – сказала она порхающей скороговоркой и повесила трубку.
– Извините… – вернулся Женя:
– Ничего… Мы ждём. Поехали! Володя, закрыв глаза, закусил лимоном:
– Хороший, правда? Да. Так вот… Мы тут с Андреем поговорили… Есть, конечно, что-то в этом… Анти-Чехове… Ост-Радищеве… кроме литературы… Но когда ты придёшь к человеку за средствами, он спросит, что же там реально может увлечь зрителя. Как тебе сказать… Есть задумки безотказные, есть безнадёжные… А тут… серединка, вроде машины – и всем интересно, но можно и глубже копнуть. А начать с документального фильма. Я тут переговорю кое с кем… и ты мне, Евгений, звякнешь денька через три… Ребят… а может, ещё?
– Вам гусак не нужен? – задумчиво сказал Женя. На улице Андрей спросил:
– Ты чо такой странный? Машка тебя напыряла?
– Ну да… Ботинки эти… Ласты… Всё время пляж какой-то… бесконечный… Жакет из твида в куриную лапку…
– А я тебя предупрежда-а-ал, – сказал Андрей с довольной растяжечкой. – Предупреждал?
– Предупреждал… испортила вечер. Гадай теперь, что с этими ботинками делать.
4
В этот полузакрытый зал они с Андреем зашли по специальным карточкам… За столиком уже сидели Олег, Таня и небольшой растрепанный человек по имени Серёжа. До тряпичности мягкий, расхристанный, с расстегнутым воротом белой рубахи. Его пиджак кособоко висел на спинке стула. Из кармана полз галстук. Серёжа не вязал лыка, но очень обрадовался Жене:
– Это… он? А… ик… давайте тогда выпьем за знакомство!
Пока закусывали, Женя осмотрелся. Люду было немного, но все отборные. Актёр, оказавшийся в жизни бледным, с усталой, будто из папиросной бумаги, кожей. Он и нёс лицо осторожно, боясь осыпать, глядя вперёд и вверх и избегая взглядов. Долговязый музыкант с круглой лысиной, паклей до плеч и надписью на спине чёрной майки: «Осенью соловьи летят на йух». Была телеведущая, милолицая, крепенькая с длинной шеей. Был пожилой юморист, похожий на медведя-коалу, улыбающийся и раздающий визитки.
Вскоре в дверях появилась Маша в короткой чёрной накидке, она шла, вся подаваясь и трепеща. Хрупчайшие острые туфли цокали чётко и коротко. Свежезавитые волосы колыхались светлыми языками. Она кивнула Жене, подошла к Олегу и Андрею, с целевой улыбочкой поцеловалась с Таней.
– Кто это? – спросил Женю Серёжа.
– Баба какая-то, по-моему. Рядом с Женей было место, но она уселась напротив:
– Привет, ты привёз, что я просила?
– Привёз.
– Молодец. Пить очень хочется. Что у вас есть? – сверкнула улыбкой на Сергея.
– Всё. Вода, морс. Что вам?
– Морс. Спасибо.
– Я всё отдам за морс заморский… – сказал Серёжа и допил нефильтрованное пиво из высокого стакана. Маша крутила головой, глядя удивленно и внимательно.
– Маш, куда вы решили ехать? – спросила Таня.
– В Турцию или в Египет.
– В Египет, – твёрдо сказал Сергей и икнул, – извиняюсь… в Египте интересней.
– Там можно плавать?
– Конечно. Но лучше идти. На пароходе. По Нилу. Там, правда, пароходы такие… как коробки из-под ботинок. Только длинные. И у них зады квадратные и в копоти. И палуб нет, только верхняя, поэтому каюты огромные. И названия у них… подходящие: «Папирус», или «Нильский сапфир», или «Крокодилло».
– Вот Маше «Крокодилло» подойдёт… – сказал Женя.
– Что-о? – встрепенулась Маша.
– Их там несколько сотен… и они ходят на одном кусочке, километров полтораста, от Луксора до Асуана. И внутри у них всякие пальмы-фикусы, паркеты, колонны… Их набирается штук пятнадцать у пристани, и они стоят бок о бок, и все ходят насквозь… По холлам с пальмами. Такой коридор холлов. А на причале обязательно какой-нибудь нищий… Помню, один пристал к Алёне… хоттабыч… в чалме и с палкой. Нос как груша… и гундосит невыносимо: «Мадам, бакши-иш»… Так занудно: «Мада-ам, бакши-иш»… Ну, давайте… за вновь прибывших… дам-с… – он обратился к Маше. Все выпили ледяной водки, и Серёжа чуть подокреп от этой глицеринистой стопки и даже повёл шеей и застегнул одну из пуговиц на рубахе:
