С ума сойти, как я смогла произнести всю эту фигню. Да так гладко! Трудная же у чиновников работа – говорить таким дурным языком. Никогда не пойду в чиновники! В неделю завянешь с тоски!
– …Номер для выступления сам выберешь, – сказала я уже нормальным человеческим голосом.
– Ты серьезно? – спросил он, крутя открытку в пальцах.
Ха! Он спрашивал! Я никогда ничего более серьезного не произносила.
– Серьезнее некуда. Я выполняю поручение директора и завуча школы и еще режиссера концерта. Она, кстати, тебе знакома – это Алька Королькова.
– Хорошо, Вета, я приду… Нет, стой! Стой! – Он понизил голос и тронул меня за руку. – А ты меня, ты, просто Ветка, ты меня приглашаешь? Или только директор с завучем и Алей Корольковой?
– Ох, Лёва! Ты просто не представляешь, как я-то тебя приглашаю! И вот Тараска тоже! – Я прижала к себе Тараску так, что кот пискнул и недовольно завилял хвостом.
– Ну, если даже Тараска – приду, конечно! – сказал Лёва и дернул Тараса за виляющий хвост. А Тарас цапнул его за руку. Не сильно, слегка, предупредил по-хорошему. Он вообще-то кот миролюбивый.
– Только не вздумай надеть фрак! – добавила я.
Лёва засмеялся:
– Может, тогда смокинг?
– Только посмей! Получишь! – Я показала ему кулак и нырнула в свою квартиру.
В двери вежливо постучали.
Я открыла дверь и рот:
– У меня нет вечернего платья! Поэтому без смокинга, плииз!
– Ясно. Обойдусь без смокинга. Ты забыла означить дату, Виолетта… э-э…
– Григорьевна, – подсказала я.
– Да. Вот именно. Виолетта Григорьевна. Тарас, вероятно, тоже Григорьевич?
– Ну! Тарас, естественно, Григорьевич! Шевченко!
Мы засмеялись. Я потом проверила по компьютеру – украинский поэт Шевченко действительно был Григорьевичем по отчеству.
– Дату я тебе означу письменно, Лев Иванович! Жди эсэмэску!
В школе еще не решили, когда начнут этот вечер – в семь или восемь вечера двадцать девятого декабря.
Ура! Он придет! Как же мне надоела разлука, которая длинней любви.
А она была разлука, хотя мы и помирились. Но виделись-то мы редко-редко. Мне ужасно не хватало с ним встреч, даже самых мимолетных. Потому что их никаких не было: мимолетных, долгих, теплых, холодных и даже случайных не происходило.
Захар уезжал завтра на неделю на какие-то свои соревнования по борьбе, так что не надо было бояться, что он будет выяснять с Капитоновым отношения. Ох, Захар – это, оказывается, здорово неуравновешенный тип! Ко мне он больше не цеплялся, потому что знал, что Капитонов в стороне. А если будет не в стороне, а в центре моего внимания? А если в центре моей жизни? Так что пусть Кислицин спокойно едет на свои состязания. И ему спокойнее, и нам.
Это был самый чудный Новый год из всех, что я помню.
Раньше писатели писали такие рассказы, которые назывались «святочные». В них несчастные дети становились счастливыми, бедные – обретали богатство, одинокие – родных людей. И вроде бы я не бедная и не одинокая и не совсем уж несчастная, а со мной произошло что-то подобное. Словно я нашла то, что давно-давно искала. Настоящая «святочная история» и можно писать про нее рассказ. Жалко, что я не писатель.
Начнем с того, что мне купили красивое платье. Вечернее платье! Ох, как же я их не любила эти платья-юбки, какие же они были, на мой взгляд, неудобные и несуразные. А тут… я примерила это платье в магазине и превратилась в Нарцисса, только женского рода. Я, можно сказать, влюбилась в себя. В зеркале отражалась роскошная брюнетка, и я подумала, что, может, и не зря в кривобокую елку всверливают добавочные ветки, превращая ее в красавицу. Пусть всего лишь несколько дней, но все любуются ею. Вот и я так же с этим платьем. Черное, кружевное, на лямочках, с перламутровыми пуговицами до пояса. Оно сделало меня привлекательной. Я попросила у мамы кулон – единственную жемчужину в маленькой перламутровой рамочке. Когда я надела все это, я сразу подумала о Лёве – может, он мной полюбуется? Хотя бы капельку! Может, на какой-то момент запечатлится в его памяти девушка по имени Виолетта Покровская, и потом он хоть изредка будет о ней вспоминать в своем колледже…
На вечере парни из десятых классов, стоя у стен, глазели, как мы танцевали с Лёвой. Они провожали меня глазами, и я не знаю, что думали: как хороша Покровская в этом платьице или, наоборот, как неуклюже она танцует! Почему я не умею танцевать, как Валя Агеева, как Аня Водонаева? Почему я всегда презирала танцы? А теперь я смотрю, как Аня кружится с Павлом Винталевым в вальсе, и умираю от зависти. Как чудесно они вальсируют, какие гибкие у них тела, какие одухотворенные лица, как точны и изящны движения… А я? Я дружу только с медляками, да еще с дискотечными прыгалками, когда и пары не нужны… Прыгай, угадывая ритм, да не наступай на ноги соседям.
Стоя у стены, меня пожирал глазами Захар. Поездка на соревнования у него сорвалась, а может быть, сам расхотел на них ехать – не было возможности узнать. Да и желания не было. Кислицин не приглашал меня, даже не пытался, но, встретившись с ним возле елки, когда он проходил с одного края зала на другой, а я стояла с девчонками, он, пощелкав языком, произнес:
– Покровская! Чё сегодня с тобой? Ты королева сегодня, чё ль?
– Принцесса, принцесса, Кислицин! Всего лишь навсего! Пригласишь меня на танец?
– Нет. Я тебя боюсь. – Он дурашливо отклонился и выставил вперед руки с растопыренными пальцами, как будто заранее от меня защищался.
– Почему?
– Ты какая-то сегодня не такая… – Он пощелкал пальцами, отыскивая нужные слова. – Ты сёдни какая-то опасная… Львица. Тигрица. Ну, не знаю, словом, та, которая поедает парней.
Он покрутил головой, окинул меня с ног до головы прищуренным взглядом, почти сомкнув верхние и нижние ресницы.
– Но смотри, Покровская… Ты у меня доиграешься все же.
И хотел уйти.
А я вдруг разозлилась: он будет портить мне вечер? Вечер, когда здесь Капитонов? Будет портить мне вечер моей мечты?
– Эй, Кислицин! – Я схватила его за руку и подтянула к себе. – Знаешь, что? Я всегда теперь буду такая. Всегда львица. Ты понял? И ничего ты мне не сделаешь! И к другим не лезь, понял! Покусаю.
– Ну-ну, – сказал Захар. – Поглядим.
Вырвал руку и удалился, гордый и злой.
Я рассказала об этом Лёве. Он рассмеялся.
– Такие, как Кислицин, Ветка, не будут выяснять отношения с парнями, – сказал он.
– Они трусы, имеешь в виду? – Я удивилась.
– Нет. Не трусы. Но они не любят драться, и за это их можно уважать. Захар любит драться только на ринге. Он слишком спортсмен.
– А со мной, значит, ему можно драться, да? С девчонкой?
