Стихи были ужасно детские:
Кошка Мурка простудилась,
Ей давали терафлю.
А она в ответ грозилась:
«Вот поправлюсь – отлуплю!» –
и все в таком роде. Это бы моему Никите понравилось, а вот школьникам – сомневаюсь, но я решила их публиковать. А что делать, нужно было чем-то наполнить очередной номер.
Я села за компьютер и набрала стихи в файл газеты «Привет, Школяр!» Завтра покажу Тимке и Вере. И вообще пусть тоже работают, а не только я.
Разогревая суп, я заметила на столе в кухне мамину записку:
Маша, забери Никиту из садика, папа сегодня не успеет.
Заберу. Жалко, что ли. Могла бы и сама забрать, раз она пока не работает. Мама целыми днями ходила по офисам, читала газеты, где писали о вакансиях, просматривала Интернет. Приходила она обычно рано, но сегодня, видать, где-то собиралась задержаться. Спрашивать у нее, нашла ли она работу, было рискованно – она начинала кипятиться, как наш чайник. У нас он металлический, и шумел гораздо сильнее, чем пластмассовые. Да я ее понимаю. Найдет, сама объявит. И сразу подобреет.
Я два раза хлебнула супу, и вдруг меня осенило! Наверное, суп был на мозговой косточке, не иначе!
Надо, чтобы случайно обнаруженный в школьном коридоре тот парень, прочитал в газете про меня и про себя! Чего его искать? Пусть сам объявится! Пусть меня вспомнит! Пусть знает, что я тоже в этой школе учусь! Пусть Лиам меня заметит! Если он учится в нашей школе, газета его точно не обойдет, классные руководители приносят ее в каждый класс. Я постараюсь так написать, чтобы понял: я пишу именно для него. И чтобы еще понял: я не сумасшедшая разъезжать в автобусах на роликах! Меня вынудили обстоятельства!
У меня сразу зачесались мозги и руки. Я оставила ложку в тарелке с супом и понеслась за компьютер.
Ненавижу воров!
У меня ролики не закатились за шарики, когда я на роликах влезла в автобус номер сто одиннадцать. Просто какой-то козел украл мои ботинки, когда я каталась на площади имени Победы. Я точно знаю, что этот воришка не учится в нашей школе, потому что в нашей ребята приличные, но все-таки я пишу это здесь. Вдруг эта свинья прочитает заметочку, находясь у себя в другой школе, вдруг кто-то покажет ему газету, и пусть он тогда знает, что я презираю его всей душой и всеми своими печенками. Пусть мои кровные новые ботиночки слетят с его правой или левой ноги и заедут ему прямо по башке!
И еще я хочу сказать спасибо тому молодому человеку, который спас меня из-под колес автобуса, когда я свалилась при выходе. Кажется, он учится в нашей школе.
Спасибо тебе, друг! Ты настоящий человек!
Я перечитала свой материал и осталась довольна. Ну да, написано грубовато. Некоторые словечки так и выпирают «углами». Это нарочно! Чтобы прочитали! Не знаю почему, но грубые слова привлекают к себе больше внимания, чем вежливые. Так не должно быть, но это так. Я конечно, сильно сомневалась, что мой текст пропустит цензура в лице нашей классной. Она читала до выхода все материалы, а как же! Но я решила воспользоваться служебным положением, то есть тем, что сама была редактором и выпускающим. И решила эту заметку классной просто-напросто не показывать. Удалю ее из файла, а потом, когда Женя прочитает, снова вставлю. А на принтере работает Наташа, секретарь при директоре школы. Она ничего не читает, просто жмет на клаву, а принтер, знай себе, гонит сто штук номера. И все. Наташе нет дела до того, что в газете, ей неинтересно читать про школяров. Она временно работает, пока постоянный секретарь Оксана находится в декретном отпуске.
А потом я подумала и решила, что показать Жене мою заметку все-таки следует. А то как-то нечестно. Вдруг пропустит? Она же молодая, должна все понимать. И сам по себе материал правильный: автор осуждает воришек и хвалит тех, кто помогает девчонкам.
Теперь нужно было собрать другие материалы. Не выпустишь же газету с одной заметкой. Это будет просто листовка! Я позвонила Вере Долговой и Тимке Невезучеву и загрузила их. Тимка сказал, что его камера всегда готова и что он хоть завтра все, что надо, снимет. А Вера ответила, что будет думать.
Теперь за Никиткой бежать. Бедняжка уже ждал, когда его заберут. Сидел в раздевалке на низенькой скамейке у своего шкафчика с нарисованной на нем пчелой, с голыми ногами, в сандалетах, но шапку уже надел и шарф накрутил на шею.
– Ты чего тут, Никит?
– Домой хочу.
– Хотел бы себе в группе.
– Там Владик меня бьет.
– Как это – бьет? А ну подай его сюда!
– Не-е, Маш, не надо.
– Позови, говорю!
Никита нехотя потащился в группу. Шарф с шеи раскрутился, и конец хвостом волочился по полу. Мама связала. Длинный, с бахромой. Мне бы тоже такой подошел, я бы не отказалась, но мне не предложили.
Вышел Никита вместе со шкетом-скелетом. Драчун Владик был маленьким, щупленьким. Непонятно было, как эта инфузория обижала нашего крупного Никитку?
– Ты Владик?
– Владик Чудинов.
– Ты что ребят обижаешь?
– Нет.
– А ну беритесь за руки, – приказываю ребятам.
Малыши послушались.
– Пожмите их. Как мужчины – крепко. – Мужики потрясли ладошками.
– Все! Между вами – мир-дружба! Навсегда! Поняли?
Оба кивнули и разошлись.
Вышли с братом на осеннюю улицу. Никиткины резиновые сапожки с батарейками в подошвах. При каждом шаге они светились оранжевым светом и придавали яркости темному грязному асфальту, засыпающим деревьям без листвы, серым зданиям и такого же цвета голубям, расхаживающим по лужам. Никита в вязаной колпачком шапке был похож на ракету, а сапожки с оранжевыми огоньками – напоминали ступени, которые вот-вот вознесут его к вершинам домов. Он полетит над нашим новым районом, и его светлый шарф будет развеваться, как у Маленького Принца. И вообще Никита на Маленького Принца похож, у него такие же светлые кудрявые волосы.
– «Киндер-сюрприз» купишь, Маша?
– Нет. «Чупа-чупс» куплю, так уж и быть. («Чупа-чупс» дешевле.) – Я привлекла Никиту к себе и завязала покрепче шарф.
– Хорошо. – Брат расплылся в улыбке. Хоть что ему купи, хоть пуговицу, он будет счастлив.
Зашли в супермаркет, купили ему «чупик».
Возвращались домой не спеша. Не холодно и не тепло. Предзимье. Под ногами осенние листья, истоптанные прохожими. Жалко их. Летом красовались, шумели на ветру, радовали людей, а потом под ноги прохожим шлеп. Что-то в этом есть несправедливое. Свернули на улицу, на которой еще недавно росли старые тополя. В этом году их спилили. Мне было их жалко даже больше, чем листья. Район новый, и деревьев еще негусто, и пусть бы тополя красовались. В июне они пылят пухом, но это ведь недолго… А пух такой замечательный, как будто выпадает теплый снег. В одной книжке читала, как мальчишке связали из тополиного пуха рубашку и в ней он летал над городом и совершал разные чудеса. Но пух от наших тополей многим не нравился, и вот деревья спилили… Сейчас от них остались только пни.
