Ни коротышка, ни я не осмелились вот так, с ходу, просить настоятельницу о помощи. Но матушка быстро догадалась, что такая просьба непременно последует, и сама предложила помочь нашему горю. Правда с условием, что мы будем сидеть в этих апартаментах и не высовываться до тех пор, пока Клаудиа лично не даст на то разрешения. Поначалу я планировал навестить кое-кого из моих прежних знакомых – тех, которые еще наверняка жили в столице и которым я мог хоть с оглядкой, но доверять. Однако, пораскинув мозгами, согласился с Клаудией: будем вести себя так, как она велит.
О нашем нахождении в монастыре, кроме настоятельницы, знала лишь привратница. Но она, по словам матушки, вот-вот должна была смениться с дежурства и потому никоим образом не заподозрит, почему утренние визитеры не покидают монастырь столь долго. По вполне понятным причинам, документальный учет посетителей в такой специфическом заведении не велся, что также было для нас несомненным плюсом. Так что, если мы согласимся на добровольное заточение в обители «святых грешниц» и устоим перед искушением посетить нижние этажи монастыря, за проявленное терпение нам светила неплохая награда.
Ну а коли вдруг ничего не выйдет, в любом случае небольшой отдых нам все равно не помешает. Мы не спали на мягких перинах с той поры, как покинули Базель, а поскольку ни один из нас не исповедовал видаристский аскетизм, наша радость при виде шикарных диванов и кушеток не знала границ. У меня едва хватило сил принять перед сном ванну и соскоблить с себя двухнедельный слой грязи. А также устроить небольшую постирушку, чем, похоже, в этой роскошной ванной не занимались еще никогда. За неимением у матушки Клаудии хозяйственного мыла пришлось стирать свое грязное белье ароматными шампунями – сущее варварство! Устрой я подобное бесчинство на глазах у моей любезной Катерины, она бы со злости выстирала и отжала вместе с грязным бельем и меня…
С мыслью о Кэтрин и детях я и заснул, развалившись на мягком диване Клаудии, словно у себя дома. Это был даже не сон, а глубокий провал. Я рухнул в него и помчался вниз с устрашающей скоростью. Мой полет, казалось, длился бесконечно, однако до дна провала я так и не долетел. Меня разбудили громовые раскаты, ворвавшиеся в мой сон нервирующей какофонией. Она-то и остановила это стремительное падение в неизвестность, оборвав его столь резко, будто кто-то со всего маху саданул мне кулаком в лоб.
Спросонок я заметался по дивану и в итоге кувыркнулся с него на пол, после чего, стукнувшись головой о ковер, проснулся уже окончательно. Канонада не прекратилась, так и продолжая разрывать воздух хлесткими раскатами, от которых в апартаментах матушки Клаудии дребезжали не только оконные стекла, но и хрустальная посуда. Люстра покачивалась и звенела подвесками, будто при легком землетрясении.
– Не слишком добрый вечер, да, испано-скандинав? – поприветствовал меня Михаил. По всей видимости, он проснулся уже давно и теперь скучал, полулежа в кресле и сложив босые ноги на обитый бархатом пуфик. Рядом с Михалычем стояла наполовину опорожненная бутылка вина, которое он потихоньку попивал из бокала. Судя по этикетке на бутылке, рубиновый напиток был тем самым знаменитым кагором с сарагосских виноградников семьи ди Алмейдо, который, говорят, обожал Глас Господень. Даже состоя на службе у Ордена, мы редко тешили себя такой экзотикой.
– Опять, что ли, бомбят? – спросил я, с кряхтением поднимаясь с пола и протирая глаза.
– Бомбят, окаянные, – подтвердил Михаил. – До победного салюта им вроде бы еще далеко… Ну что, проснулся? Тогда бери стакан и присоединяйся, а то скучно одному бомбежкой любоваться…
Звучало дико, но отсюда и впрямь можно было без риска наблюдать за бомбежкой. Южная половина столицы являлась самым безопасным в этом отношении районом: дальнобойных гаубиц у Вороньего Когтя уже не было, а норманнские минометы добивали аккурат до плаза Витторио, озера Слез Кающихся и квартала Паломников, что располагался уже на правом берегу Тибра. Монастырь Святой Изольды находился вне зоны обстрела, но Сестры все равно при каждом артналете, как и предписывалось, спускались в подвалы и пережидали угрозу.
На фоне закатного неба повсюду, словно из ничего, возникали облачка разрывов, напоминавшие мгновенно распускающиеся бутоны черных роз. Мины, что разрывались не в воздухе, а на земле, вздымали вверх черепицу и обломки крыш. Грохот, звон, треск и хаотичная дробь разлетающихся осколков были отнюдь не теми звуками Ватикана, к которым я так привык и по которым, признаться, порой ностальгировал. Уличный гомон, цоканье лошадиных копыт, тарахтенье автомобильных моторов – все это никоим образом не мешало раньше наслаждаться пением птиц, что порхали в парках и скверах. Война преобразила город до неузнаваемости, и, даже когда смолкла бомбежка, на улицах не воцарилась привычная мне атмосфера. Гнетущая тишина нарушалась только грохотом возникающих кое-где обвалов, а о птичьем пении и вовсе приходилось забыть. Голуби, стаи которых с незапамятных времен обитали на крышах и площадях столицы, и те, похоже, покинули сегодня Божественную Цитадель.
Я налил себе вина и уселся в кресло спиной к окну. Таким Ватиканом мне совершенно не хотелось любоваться. Видимо, уловив мое невеселое настроение, Михаил сходил к мини-бару и принес оттуда еще одну бутылку кагора, за которую мы и принялись, как только опустошили ту, что Михал Михалыч почал в одиночестве.
– А где Конрад? – встрепенулся я, оглядевшись по сторонам. Выстиранная одежда коротышки была развешана у камина, однако ее хозяина поблизости не наблюдалось.
– А где он, по-твоему, может быть? – ехидно переспросил Михаил, кивнув на запертую дверь хозяйской спальни. – Развлекается! Бес в ребро вселился нашему старику Фридриховичу! Подлые двуличные люди! Нам с тобой, значит, приказали блюсти целибат, а их самих это правило не касается! Как это изволите понимать?.. Но Клаудии здесь сейчас нет. Как только Торвальд снова начал бомбами швыряться, она к Сестрам убежала, в подвал их повела – все же ответственная женщина, на командной должности находится…
– Как думаешь, не сдаст она нас в Магистрат? – задал я Михаилу все еще терзающий меня вопрос. – Тут ведь хорошей наградой пахнет.
– Посмотри на это… – Михаил обвел рукой богатое убранство комнаты. – О какой награде ты вообще твердишь? Чего еще в этой жизни Клаудии не хватает, если у нее, по сути, и так все есть? Разве что маленького любовного приключения с бывшим возлюбленным, который сегодня перешел в разряд «плохих мальчиков». Это же так романтично, тем более для женщины ее-то возраста! Да Клаудиа с нами даже на штурм Магистрата пойдет только ради того, чтобы ей было что в старости вспоминать…
В спальне заскрипела кровать, потом что-то тяжелое грохнулось на пол, послышалась возня и негромкие ругательства, после чего дверь распахнулась и на пороге появился Конрад Фридрихович, запахнутый в безразмерный мужской халат, полы коего коротышка придерживал руками. Судя по всему, в клиентском гардеробе Клаудии для фон Циммера просто не нашлось подходящей одежды, а расхаживать по апартаментам обернутым в простыню, как древний римлянин, он не пожелал – видимо, побоялся насмешек Михаила, к которым Конрад был уже явно готов.
