– Мы взяли для траурной ладьи большую деревянную барку, – продолжил датчанин, как только понял, что может без опаски говорить о грядущих похоронах. – Немного доработали ее: переделали и украсили форштевень и ахтерштевень, пошили из флагов новый парус, а также внесли еще кое-какие дополнения. Плотники очень постарались, дроттин. Они трудились днем и ночью, так что, я думаю, вас не разочарует их работа. Теперь это уже не барка, а самый настоящий «Хрингхорни», достойный самого Бальдра.
– А что с траурным грузом?
– С каким траурным грузом?.. Ах да, я понял вас, дроттин. Груз прибудет завтра на рассвете. Сами понимаете, с транспортировкой такого груза очень много хлопот, поэтому хольд Кнут делает все возможное, чтобы избежать неприятностей, и выбирает наиболее безопасные дороги. Это, конечно, сказывается на скорости движения его колонны, но он уложится в сроки. Пока на этом все, дроттин. Разрешите идти?
– Иди, форинг. И да сопутствует тебе удача на переговорах…
Даже не ведай Фенрир о том, что Кувалда Ларсен наполовину датчанин, форинг мог догадаться об этом, как только присмотрелся бы к Охотнику получше. Густав не просто обладал завидной датской статью и характерными чертами лица, он даже был немного похож на одного из хольдов Фенрира – Хрольва. Впрочем, не исключено, что Ларсен и Хрольв действительно могли являться братьями, – больше половины бойцов «Датской Сотни» не знали, кто их настоящие отцы. Если матери Густава довелось вырасти в Стокгольме, спутаться там в молодости с будущим отцом Хрольва, а потом эмигрировать в Святую Европу и начать новую жизнь там, то вполне возможно, что сегодня перед Фенриром и впрямь сидел единокровный старший брат его хольда.
Разумеется, Горм не стал знакомить Охотника со своей догадкой, а просто сел за стол переговоров и приступил к делу.
Переговоры проходили в уцелевшем бункере на нейтральной полосе, между норманнским лагерем и оборонительными укреплениями ватиканцев. Точнее, это был даже не бункер, а перестроенное под него здание какого-то перевалочного склада искателей. Отступая, Защитники покинули бункер из-за его близости к отвоеванным «башмачниками» укреплениям. Норманны не занимали брошенную врагом позицию по той же причине – бункер являл собой превосходную мишень для ватиканских артиллеристов. Но поскольку в связи с намечающимися переговорами, инициатором коих, к удивлению ватиканцев, выступил Вороний Коготь, была достигнута договоренность о двустороннем прекращении огня, нейтральная зона стала безопасной и пригодной для проведения подобных встреч.
Согласно общепринятым дипломатическим нормам, появляться на переговорах с врагами следовало вовремя. Явись представители какой-либо из сторон раньше, их могли заподозрить в организации засады. Позже – этим они выказали бы неуважение к тем, с кем им предстояло договариваться. Поэтому бронемашина норманнов со снятым вооружением и внедорожник Защитников прибыли в условленную точку минута в минуту. Фенрир и Ларсен, каждый с тремя сопровождающими, вылезли из автомобилей, сдержанно кивнули друг другу и, оставив по два человека снаружи, направились в бункер. За форингом и Охотником следовало лишь по одному бойцу с пистолетами в кобурах.
Солнце еще не зашло, и в узкие окошки под потолком бункера проникал свет. Здесь переговорщикам приходилось опасаться только друг друга – даже мышь не могла спрятаться в пустом помещении, имевшем всего один выход. Под выражением «сесть за стол переговоров» следовало подразумевать лишь то, что стороны к ним благополучно приступили; на самом деле в бункере не было ни столов, ни стульев. Поэтому Горм, Густав и их сопровождающие беседовали стоя, тем самым демонстрируя, что ни одна из сторон не намерена затягивать переговоры и торчать здесь до утра. Протоколы тоже не велись: память у форинга и Охотника была хорошая, а обсуждать им предстояло не так уж много.
– Как мне к тебе обращаться? – прежде всего поинтересовался Горм у ватиканца. Принятое в Братстве Охотников обращение «брат» здесь вряд ли было уместно, а воинских званий у овчарок Ордена не существовало.
– Можешь называть меня просто Охотником, – предложил Ларсен.
– Хорошо, – согласился Горм и высказал встречное пожелание: – В таком случае ты называй меня «форинг». Итак, Охотник, сначала хотелось бы уточнить, насколько простираются твои полномочия. Ты вправе говорить от имени Пророка или прибыл только для того, чтобы выслушать нас?
– Окончательные или нет ответы я тебе дам, будет зависеть конкретно от вопросов, – пояснил ватиканец. – Но Его Наисвятейшество снабдил меня достаточными полномочиями, так что спрашивай обо всем, о чем собирался. Предварительные ответы я могу дать на любой твой вопрос.
Горм почтительно кивнул, однако продолжал холодно смотреть собеседнику в глаза, отчего почтительность норманна выглядела лишь данью дипломатическим традициям.
– Что ж, Охотник, мы польщены, что вы отнеслись к нам с должным уважением и прибыли на переговоры, – сказал датчанин. – Надеюсь, вы не усомнитесь в нашей искренности.
– Время покажет, – уклончиво ответил Кувалда.
– Тем не менее это так, – подтвердил Горм, после чего перешел к делу: – Если вы еще не в курсе, тогда позволь сообщить, что вчера погиб сын моего конунга, форинг Лотар. Гибель его была нелепой случайностью, и вашей вины в этом нет. Лотар погиб по собственной неосторожности, поскольку действовал без приказа, исключительно на свой страх и риск. Во избежание кривотолков считайте это нашим официальным заявлением.
– И вы организовали встречу только для того, чтобы уведомить нас о гибели Лотара Торвальдсона и заявить, что мы здесь ни при чем? – с недоверием осведомился Густав.
– Разумеется, нет, Охотник. Это лишь первое, что мне необходимо тебе передать. Второе: вчера мой конунг принял решение прекратить войну, снять осаду и увести наши войска в Скандинавию. Вам будут возвращены все захваченные нами города, а также часть вашего тяжелого вооружения и техники. В будущем мы также согласны выслушать все ваши претензии к нам, а возможно, и удовлетворить некоторые из них. Мой конунг признает эту войну ошибочной, так что можете с сегодняшнего дня считать ее оконченной. Таково наше слово.
Густав хмыкнул и, скрестив руки на груди, озадаченно прошелся взад-вперед: заявление «башмачников» явилось для него несомненным сюрпризом. Судя по всему, Ларсен готовился к иным предложениям: о капитуляции, выкупе или обмене пленными. О том, как следует реагировать на мирную инициативу Вороньего Когтя, Ларсена явно не инструктировали.
Миротворчество было несвойственно норманнам, и Охотник сразу учуял в этом провокацию. И сейчас Густав спешно пытался определить, в чем именно заключается подвох. Безусловно, для конунга смерть единородного сына – тяжелое потрясение. Но как-то не верилось, чтобы Грингсон, хоть и получивший по загривку у Главных ворот Цитадели, однако все еще обладающий внушительными силами, пошел на попятную. С другой стороны, стены Ватикана все так же продолжали оставаться неприступными. Осознание этого факта плюс гибель сына могли побудить Торвальда принять столь нелегкое для него решение. В любом случае Ларсен обязан был сначала поставить в известность Пророка, а уже потом давать Фенриру конкретный ответ.
