Спасибо Вороньему Когтю – хоть он и был по горло в заботах, однако не забыл сообщить дружинникам о нашем приближении. Нас встретили и с эскортом проводили до самого норманнского штаба. Там нам, правда, пришлось промаяться в безделье несколько часов, ожидая, пока конунг завершит военный совет. Хольд, что доставил нас по назначению, порекомендовал во избежание неприятностей не отходить от автомобиля, который «башмачники» любезно разрешили загнать в укрытие. Предупреждению вняли только Фокси и Конрад Фридрихович. После того как байкер оказался в зоне боевых действий и насмотрелся на ужасы войны, он чувствовал себя угнетенным и мечтал лишь об одном – побыстрее бы мы решили все дела, сели в наш джип и приказали Фокси рвать отсюда когти. У фон Циммера тоже усугубилась нервозность, которая совершенно не располагала к прогулкам по прифронтовой территории. И только мы с Михаилом не пожелали торчать в убежище и, проигнорировав рекомендацию хольда, решили немного осмотреться.
Норманны обосновались в отвоеванных у врага укреплениях – деревянных сооружениях, врытых в землю и соединенных между собой узкими траншеями. Недавно здесь пролегала первая оборонительная линия Защитников, обязанная перекрывать северные подступы к порту и электростанции. Защитники смогли удерживать ее всего пару часов, после чего отступили на запасные позиции, расположенные южнее.
Штаб Торвальда размещался в палатке у склона невысокой скальной гряды, надежно защищающей конунга и его свиту от снарядов, выпущенных с ватиканских стен. Отсюда до города было не более пяти километров, а до запасной линии обороны Защитников – около двух. Что творилось у подножия Божественной Цитадели, мы с Михаилом не видели – обзор закрывала рощица, – но сами стены за минувшие семь лет почти не изменились. Разве что заметные даже издали выбоины от пуль и снарядов напоминали об идущей осаде. Крест же возвышался над столицей, как и прежде, выставив в стороны свои стальные руки-перекладины и цепляясь верхушкой за облака.
– Приятно вернуться домой, не правда ли? – мрачно пошутил Михаил, кивнув в сторону Креста, и, увидев мою вмиг скисшую физиономию, тоже нахмурился, после чего добавил: – Побыстрее бы все утрясти да домой. Интересно, где сейчас наш драгоценный сопляк? Хоть бы башку свою не подставлял под пули в ближайшие сутки, а то нам тогда не хлороформ потребуется, а цинковый ящик.
– Брось каркать, и без тебя тошно, – огрызнулся я, переживая за Ярослава не меньше Михаила. – Лучше пораскинь мозгами, как нам незаметно вывезти отсюда нашего драгоценного пацана. Джип-то не резиновый.
– Предлагаю оставить в лагере нашего главного дипломата, – недолго думая, ответил контрразведчик. – Уверен, старик Фридрихович нас поймет и простит. К тому же он ничем не рискует – вряд ли «башмачники» станут обижать юродивого…
Звуки выстрелов слышались отовсюду, а однажды пулеметный грохот раздался совсем неподалеку – видимо, где-то в районе Солнечных ворот имела место очередная норманнская провокация. Гнетущая атмосфера близости смерти, которая могла настигнуть нас в любой момент, здесь, конечно, ощущалась не так остро, как двумя-тремя километрами южнее, но нам от этого легче не становилось. Мы были чужими на этой войне, и, говоря начистоту, меня совершенно не волновало, чьей победой она завершится. Мы преследовали собственные цели, используя дипломатический статус лишь в качестве прикрытия. Начатая еще на границе шпионская игра вступала в решающую фазу…
Грингсон не стал устраивать для нас персональный прием. Выждав положенное, мы были приглашены под занавес прямо на норманнский военный совет. «Военный совет» – это я, конечно, слегка преувеличил. Больше всего собрание ярлов и форингов походило на дружескую попойку, в ходе которой попутно обсуждались насущные проблемы. Впрочем, «попойка» – это тоже будет преувеличение, только в другую сторону. Вино присутствовало в штабной палатке лишь для смачивания горла, а приближенные конунга хоть и расселись вальяжно кому где вздумалось и громко высказывали свое мнение без спроса, однако ни на секунду не забывали, кто здесь главный.
Бесцеремонные варвары, не имеющие понятия о правилах хорошего тона, но соблюдающие субординацию и умеренность в выпивке, – чтобы поверить в такое, это надо было увидеть собственными глазами.
Присутствующие в палатке «башмачники» отнеслись к нашему появлению настороженно. Все, кроме Вороньего Когтя, – в его властном взоре читался вполне естественный интерес. Особенно напрягся сухощавый верзила со шрамом под глазом и постоянно дергающейся щекой. По характерным приметам я определил, что это и есть тот самый датчанин Горм Фенрир, чье имя также обычно упоминалось, когда где-либо заходила речь о новом скандинавском конунге. Я сделал закономерный вывод, что форинг «Датской Сотни» – второй опасный субъект в этой компании после Грингсона. Об остальных ярлах и форингах можно было не волноваться. Как бы ни пыжились они перед нами, пытаясь убедить нас в своей грозности, без разрешения Торвальда эти типы в наш адрес и пикнуть не посмеют.
Момент был весьма ответственный и торжественный, но я ни на секунду не забывал, зачем в действительности мы здесь находимся. Чтобы рассмотреть всех собравшихся в палатке, мне хватило пары секунд (спасибо моему семинаристскому наставнику по стрельбе Анджею – это он обучил меня быстрому поиску приоритетных целей), после чего пришлось с огорчением отметить, что Ярослава среди приближенных конунга нет.
В принципе это еще ничего бы не значило, не обнаружь я среди прочих Лотара Торвальдсона, которого помнил по Петербургу. Когда-то студенты Петербургского университета Лотар и Ярослав слыли друзьями не разлей вода, и не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто подвигнул юного княжича на сомнительную стезю видаризма. Присутствие на военном совете Лотара и отсутствие потомка влиятельного русского князя настораживали. Трудно было поверить, что Ярослав не вхож в этот круг, – я знал, что Грингсон потому и отправил сына учиться в Петербург, что с большим почтением относился к князю Сергею. Неужто конунг по какой-либо причине отказал Ярославу в покровительстве? Или все гораздо хуже и с минуты на минуту до нас доведут скорбные вести?..
Ладно, решил я, наберусь терпения и подожду, пока все само собой не прояснится. Мы добрались до Грингсона в максимально короткий срок, и, по сути, это уже достижение. Пока что фортуна нам благоволила. И если мы все-таки опоздали, то что ж поделать?.. Редкий счастливчик ходит долго в фаворитах у фортуны. «Судьба изменчива, и меняется она обычно только к худшему», – сказал древний мудрец Эзоп. Поглядим, прав он был или нет…
Вороний Коготь молча кивнул расположившимся у выхода форингам, и те без лишних вопросов отдали нам ящики, на которых сидели, а сами, расстелив тенты, разлеглись прямо на земле. Затем конунг указал нам на центр палатки, и мы, поставив ящики в ряд, расселись перед лицом правителя норманнов. Сам Торвальд использовал в качестве стула деревянный бочонок. Нам тут же протянули кружки с вином и показали на стол, где лежал хлеб, окорок и нож: дескать, если господа послы голодны, то милости просим – не стесняйтесь, отрезайте от общего куска и кушайте на здоровье.
Да, подкрепиться и впрямь не мешало бы. Не знаю, как моим спутникам, а мне такие демократичные порядки даже понравились, и я, не желая обидеть гостеприимных хозяев, сходил к «шведскому столу» и сварганил для каждого из нас троих по большому бутерброду. Благодарить за угощение было вовсе не обязательно – в этом обществе подобной традиции не существовало.
