Зато, когда на исходе четвертого дня озлобленные и вымотанные до предела норманны вышли в долину реки По, они были вознаграждены прекрасной погодой и обилием широких ровных дорог, коими всегда славилась главная епархия Святой Европы. Идиллию нарушали только клубы дыма на горизонте – это пылал Милан, подожженный отступающими Защитниками Веры.
– Глупый пес-Пророк начал кусать собственный хвост! – расхохотался Вороний Коготь, глядя издалека на горящий город. Действительно, иначе, как жестом отчаяния, этот пожар назвать было нельзя. Еще в Мангейме Грингсон дал понять, что он не уничтожает покинутые города. Торвальд оставил в относительной целости и Берн, где сгорела дотла лишь военная Академия и прилегающие к ней здания.
Спустившись с гор, войско «башмачников» совершило короткий марш и стало лагерем на берегу По. Дружинникам требовался отдых, технике – ремонт перед последним рывком, да и сам конунг выглядел мрачным и разбитым.
Два дня задержки ничего не решали. Ватикан давно был готов к осаде, и Вороний Коготь не тешил себя надеждами взять столицу с ходу. Торвальд обладал достаточной информацией об оборонительных сооружениях Божественной Цитадели, знал принцип работы ее легендарных механических ворот и план города. Этими сведениями Грингсона тоже снабдили перебежчики, намеренные получить из ватиканских сокровищниц солидную компенсацию за все обиды, причиненные Пророком. Грингсон полагал, что он готов к штурму Цитадели, какими бы сюрпризами она конунга ни встретила. Поэтому, дав дружинам и себе долгожданный отдых, Торвальд заодно собирался поразмыслить в спокойной обстановке над тем, с какого бока ему вгрызться в это крепкое спелое яблоко, чтобы ненароком не обломать о него зубы.
В первый вечер стоянки Вороний Коготь позволил соратникам не только отдых, но и в меру роскошный пир. Для утомленного походом норманна нельзя было придумать лучшей душевной разрядки. Фьольменны расстелили прямо на земле одеяла и чехлы от бронетехники, выгрузили из обоза бочки с трофейным вином, а повара взялись за приготовление закусок, более изысканных, чем те, что составляли ежедневный рацион дружинников. Каждый уважающий себя воин достал из вещмешка традиционный сосуд для пиршеств – рог, окованный декоративными кольцами и украшенный узорчатым наконечником. По изысканности этих неотъемлемых, как и ножи, видаристских атрибутов можно было судить о положении, занимаемом их владельцем. У Грингсона рог сверкал золотом и инкрустацией из драгоценных камней. Под стать ему, но чуть скромнее были рога, из которых пили ярлы и форинги. Ярослав тоже успел разжиться таким специфическим сосудом для возлияний. Купленный им в Стокгольме рог был опоясан витыми серебряными узорами, имитирующими древние скандинавские орнаменты, – вещь ценная, но не особо представительная. Она как бы одновременно демонстрировала статус княжича и его пока небольшой боевой опыт. Рядовые фьольменны разливали вино в рога, отделанные медью либо фальшивой позолотой.
Ярослав впервые принимал участие в таком военно-полевом пиру. «Наверное, нечто подобное ждет меня и в чертогах Видара», – думал княжич, глядя на окружающих его дружинников. Многие из них успели пропустить по «рожку» еще до начала застолья и уже вовсю бахвалились собственными подвигами. В лагере стоял гомон, в воздухе витал дым костров и запах жареного мяса.
Все ожидали, когда Вороний Коготь произнесет обязательную речь. Ярославу было очень любопытно, как это делает в Валгалле Видар. Изо дня в день повторяет одни и те же слова или каждый раз придумывает что-то новое? Надоело небось главному асу надрывать глотку, но ничего не попишешь – эйнхериев ведь надо уважить, а особенно новоприбывших. Должны же они, в конце концов, запомнить свой первый день, проведенный в Асгарде?
Дренгов на пиру присутствовало немного: их дружину отправили в охранение, и сейчас она была рассредоточена вокруг лагеря. Ярослав, которому предстояло ночью совершать обход постов, старался не налегать на вино. Пир был для княжича таким же испытанием, как и битвы, в каких он успел поучаствовать. Ярослав сидел за одним столом с Грингсоном, Фенриром, ярлами и форингами и мог даже предложить им тост, который они обязаны были поддержать. Но стоило хлебнуть лишку и утратить самоконтроль, как заслуженный с таким трудом авторитет мог в одночасье рухнуть. Это любого другого перебравшего фьольменна или хольда могли под общий хохот оттащить к реке и искупать, дабы привести его в чувство. Сын русского князя не мог позволить обращаться с собой в такой неуважительной манере. Стоило лишь раз выставить себя на посмешище – и долго потом придется очищать от грязи свое доброе имя. Так что, даже не находись сейчас Ярослав на службе, он все равно вряд ли стал бы напиваться до потери пульса.
Наконец конунг решился выступить и, подняв наполненный рог, призвал к тишине. Войско расселось на огромной территории, и гул утихал долго – словно медленное эхо прокатилось по берегу реки и улеглось там, где расположилась на пир неугомонная дружина дренгов. Однако, когда дроттин повел речь, его отлично расслышали все. Прекрасно поставленный зычный голос Торвальда не сел с годами от холода и дыма и до сих пор до костей пробирал каждого, кто носил на шее амулет священного башмака.
– Слушайте меня, верные сыновья могучего Видара! – раскатисто прогремел над берегом призыв конунга. – Слушайте меня, братья! Если кому-то из вас суждено дожить до глубокой старости, я уверен, что вы будете рассказывать своим внукам и об этом дне! Да, сегодня вроде бы не произошло ничего знаменательного: ни битвы, ни даже простой перестрелки! Все это мы видели вчера и непременно увидим завтра! Однако сегодня мы имеем полное право отпраздновать другую победу, одержанную нами утром!..
Многие норманны согласно закивали: дескать, ясно, о чем ты толкуешь – о переходе через горы! Что ж, можно сказать и так: мы действительно победили эти проклятые Альпы.
– Но я имею в виду не окончание очередного этапа нашего пути, хотя, конечно же, радуюсь этому вместе с вами! – уточнил Торвальд, догадавшись, что означают кивки собратьев. – Победа, о которой я веду речь, состоит в другом! Сегодня утром мы с вами ступили на землю, которую эти презренные рабы называют священной! Почему же она не разверзлась под нами? Почему мы до сих пор попираем ее ногами и пируем, разлегшись на ней, как хозяева? Я отвечу: потому что святость эта выдумана! Земля в здешней части Мидгарда ничем не отличается от той, откуда пришли мы. И если нашу поступь выносят камни севера, она не оскорбит и камней Ватикана! Наоборот, эта земля обрадована нашему приходу, поскольку давно отвыкла от поступи настоящих героев! Мы прошли трудный путь, взяли несколько городов, разбили великую армию, пересекли горы, и ничто не смогло нас остановить! Мы – подлинные хозяева Мидгарда, и трусливо укрывшийся в своей Цитадели повелитель рабов наконец-то осознал это! Последний источник его иссякающих сил – Гьяллахорн! Когда Пророк лишится его, он лишится всего!.. Я вижу перед собой множество новых братьев, уроженцев этой земли! Все вы разуверились в величии Гласа Господнего и решили избрать для себя веру победителей! Что ж, правильное решение! Посмотрите на себя: теперь вас боится сам Пророк! Могли ли вы раньше вообразить такое? Сомневаюсь. Но что изменилось за это время? Благодаря чему вы обрели нынешнее могущество? Разумеется, все дело в истинной вере! Что еще, кроме нее, помогло вам возвыситься над Пророком?.. Поэтому давайте выпьем за нашу веру, которая сокрушает перед собой все преграды! Хвала Видару!..
