Форинг датчан решил выжидать до последнего, однако вряд ли он предвидел то, что случилось уже в следующую минуту. Никто не мог этого предвидеть, поскольку все дальнейшее произошло спонтанно, как и припадок конунга. Тем не менее именно это происшествие избавило Горма от необходимости решать участь безумного кумира. Что ж, возможно, для Фенрира это было и к лучшему. Впрочем, не только для него…
Выкованный, по слухам, из лунного металла, Сверкающий Хьюки был и впрямь на редкость прочным оружием. Не менее полусотни ударов нанес им Торвальд по машине Максюты, а на лезвии священной секиры не отпечаталось ни вмятин, ни зазубрин. Грингсон добился своего: лишенная шипов сфера все-таки слетела с раскуроченной стойки и рухнула на доски кузова, едва не проломив их своим немалым весом. Торжествующий крик, что испустил вслед за этим победитель, уже мало чем походил на человеческий.
Не желая подвернуться под горячую руку конунга, я выпрыгнул из кузова и стал с оглядкой отступать туда, где под конвоем сидели мои друзья. Никто не препятствовал мне покинуть пост: Торвальд был увлечен разгромом генератора, а Горм не увидел в моем отступлении ничего предосудительного. Я не совершал резких движений, дабы не накалять и без того нервозную обстановку, – все, что мне хотелось, – это уйти подальше от безумца и не совать голову под его секиру раньше положенного срока. Почему бы не прожить на этом свете еще немного? Хотя бы пару минут – кто знает, что произойдет за это время. Глупо, конечно, уповать на счастливый случай, находясь в окружении сотен врагов, только на что же еще прикажете надеяться приговоренному к смерти? Просить у Вороньего Когтя помилования и раньше было нереально, а теперь и подавно.
– А ну стой, Хенриксон!!! – прогремел мне вслед разъяренный голос конунга. Грингсон только что расправился со сферой и теперь искал, на ком сорвать нерастраченную ярость, которой в нем бушевало еще с лихвой. – Стоять, мерзкая тварь!!!
Не обрати он на меня внимания еще несколько секунд, и я бы уже не маячил на виду у всех, а сидел среди остальных пленников. Но уйти со сцены по-тихому мне не удалось – заметив убегающую жертву, Грингсон пришел в еще большую ярость и кинулся за мной в погоню.
Теперь убегать от него не имело смысла. Я покорно остановился, после чего повернулся на зов, намереваясь встретиться с собственной смертью лицом к лицу.
А лицо у нее, надо заметить, было отвратительное. Вражеская кровь на конунге побурела, налитые злобой глаза утратили последние проблески разума, а изо рта вылетала пена, как у бешеной собаки. Дыхание Торвальда от долгой и яростной рубки сбилось, и сейчас он даже не дышал, а испускал гортанные хрипы, словно умирающий с простреленными легкими. Пот градом катился у него с лысины и заливал глаза. Грингсона качало из стороны в сторону, однако его дрожащие руки все еще крепко держали орудие возмездия, а ненависть придавала конунгу сил и гнала вперед, на расправу с человеком, повинным в гибели его сына. Так что, как я уже говорил, Дьяволу в Аду теперь пришлось бы изрядно постараться, чтобы напугать меня своим ликом.
Вороний Коготь собирался казнить меня лютой смертью, но никто из соратников не поспешил ему на помощь. Оторопелые норманны продолжали молча следить за происходящим да поглядывать на Фенрира, не намерен ли тот вмешаться. Горм же, в свою очередь, все еще надеялся, что никакого вмешательства не потребуется. Конунг уже едва держался на ногах, поэтому еще минута-другая – и он окончательно выдохнется. Надо лишь не препятствовать дроттину делать то, что он задумал, а именно – казнить еще одного пленника. А может быть, двух или трех – на сколько у Торвальда останется сил.
Похоже, форинг так сосредоточился на этой мысли, что упустил из виду одну существенную деталь. А какую, он понял, когда его просчет стал уже очевиден…
Грингсон бежал ко мне с занесенной секирой, думая лишь о том, как сейчас умоется моей кровью. Горм был крайне озабочен тем, как ему выкрутиться из щекотливого положения, где неверно принятое решение могло обернуться для датчанина катастрофой. Что при этом думал я, потенциальный мертвец, конунга и форинга абсолютно не волновало. Однако через мгновение им обоим пришлось волей-неволей признать, что такой вариант развития событий они не учли…
Сказать, что в этот момент я тоже думал о чем-либо, будет неправильно. Я был настолько переполнен страхом и желанием жить, что ничего, кроме этих инстинктов, и не испытывал. Взять их под контроль и умереть с гордо поднятой головой оказалось для меня невыполнимой задачей, сколько бы я ни готовился к такому исходу. А вот идею побороться за жизнь, даже когда мое поражение в этой борьбе ни у кого не вызывало сомнений, я воспринял с большим воодушевлением. Руки у меня не были связаны, ноги пока не подкашивались, а ближайший конвоир находился достаточно далеко. Будь все иначе, тогда, вероятно, я смирился бы с неизбежным и подставил шею под удар Сверкающего Хьюки, но раз все сложилось именно так, почему же я должен упрощать Торвальду задачу?..
Воистину героическими личностями являются эти испанские тореадоры – ведь то, что я сейчас пережил, им приходится испытывать при каждом выходе на арену. И пусть разыгранная мной коррида выдалась скоротечной, удивляюсь, как после нее я не остался заикой. Вряд ли разящая секира Грингсона была менее опасна, чем рога бойцового быка, – конунг рубил наверняка, сокрушительным косым ударом, отработанным им на десятках предыдущих жертв. Угоди лезвие Сверкающего Хьюки мне в плечо, и я бы оказался разрублен как минимум до желудка. Меня спасло то, что по характеру замаха я заранее понял, куда будет направлен удар. К тому же Вороний Коготь успел порядком выдохнуться, отчего атаковал хоть и яростно, но без должной скорости.
Я отскочил в сторону, когда секира уже опускалась в ударе. Отскочил недалеко, всего на шаг, после чего немедленно ринулся в контратаку. Ослабленный противник вложил в удар все оставшиеся силы, поэтому инерция неотвратимо увлекла Торвальда вслед за тяжелым оружием, которое едва не вырвалось у него из рук. Сверкающий Хьюки лязгнул о булыжник мостовой, но крепкий земной гранит выдержал столкновение с небесным металлом.
Мой план был предельно прост и возник буквально на ходу. Пока Грингсон не нанес второй удар, я в один прыжок очутился у врага за спиной, затем обхватил его здоровой рукой за шею, а больной – той, что была гораздо слабее, – быстро вырвал у Торвальда из кобуры револьвер.
Было бесполезно кричать безумцу о том, чтобы тот бросил секиру, а иначе мне придется вышибить ему мозги, поэтому я без раздумий двинул конунга тяжелой револьверной рукоятью по затылку. Грингсон захрипел, обмяк и выронил оружие, так и не успев вступить со мной в борьбу, которую я вряд ли бы выиграл, не пристрелив при этом заложника. А убивать его мне теперь было нельзя ни в коем разе…
Все произошедшее оказалось неожиданным даже для меня, не говоря об остальных. Но замешательство продолжалось недолго. Секунда, и в нас с Торвальдом уже целится добрая пара сотен стволов, а молчавшие до сего момента норманны орут, требуя, чтобы я бросил револьвер и отпустил конунга. Фенрир с перекошенным лицом держит меня на мушке автомата и неторопливо приближается. В отличие от прочих, Горм пока помалкивает. Этого типа я боюсь куда больше, чем остальных, поэтому по-быстрому отступаю назад, к бронемашине Грингсона. Оглушенный Торвальд весит, наверное, целый центнер, и тащить его не так-то просто. Однако сейчас я готов даже впиться ему в ворот зубами, лишь бы не выпустить свою драгоценную добычу. Что с ней делать, совершенно неясно. Краем глаза замечаю, как Михаил и Ярослав пытаются вскочить и кинуться ко мне, но их конвоиры начеку и быстро осаживают моих товарищей прикладами. Я же упираюсь лопатками в бронированный бок «Атрида» и только сейчас перевожу дух и ужасаюсь тому, что учинил…
