Следом за испанцами ушли итальянцы разных мастей, которые тоже с французами и османами не очень-то и дружили. В сущности, их участие было обусловлено только давлением Папы Римского и пассивным положением Вены. Иначе черта с два Людовик их увидел в одном строю со своими бойцами.
Вот и вышло, что меньше чем за неделю в составе коалиционной армии остались только французы да османы. Причем в весьма ограниченном контингенте, так как в предыдущих боях именно они на своих плечах вынесли всю тяжесть боев. Но и тут все оказалось не слава богу.
Во-первых, в руководстве назрел серьезный конфликт. Французы стояли за отход на старые оборонительные позиции на Дунае, где они думали обороняться от русских в случае, если те перейдут Днестр и решатся атаковать. Османы же, понимая всю шаткость обстановки, считали, что нужно уходить на южный берег Мраморного моря. Ибо вступление в войну Австрии становилось неизбежным. А сражаться на два фронта да еще с угрозой удара в тыл – по меньшей мере глупо. Ведь русские броненосцы никуда не делись и им ничто не могло помешать отрезать войска в европейской части Османской империи от остальных ее владений. Ну и поддержать повторную высадку десанта.
Во-вторых, полугодовая задержка в выплате жалованья, усугубленная выходом из войны Испании и итальянских карликов, превратила французское войско в жалкое подобие себя в недалеком прошлом. Испанцы ушли, а потому раздраженные и бедствующие солдаты стали постоянно собачиться между собой, регулярно задевая унтер-офицеров. Причем без последствий для себя. Ибо накажи те хоть кого – никто не смог бы поручиться за то, что прямого бунта не последует.
В общем, разделились.
Османы благополучно смотали удочки и навострили лыжи на просторы Малой Азии, понимая, что здесь им ловить нечего. А французы отправились в эпичный «поход к последнему морю», который завершили считаные единицы. Их руководство решило, что раз Людовик не может их содержать в столь непростой обстановке, то они должны сами продержаться. Но как это сделать? Правильно. Обнося местное население. Вот эти пятнадцать тысяч французов и двинулись по Балканам быстро тающей саранчой. Ведь людям такой подход к делу не понравился, а полный развал дисциплины привел к тому, что они даже ограбить пейзан по-человечески не могли, регулярно получая вилами под ребра.
Так что воевать с русским экспедиционным корпусом было просто некому… буквально через пару недель.
– А почему руины такие пустынные? – поинтересовался Александр Петрович у Апраксина. – Когда мы шли сюда, мне представлялось большое количество мародеров или пытающихся восстановить разрушенное поселение горожан.
– Так мор же, – пожал плечами Апраксин.
– Ну мор, и что с того? – удивился Александр Петрович.
– А… так тебя не было на том заседании?
– Каком? – нахмурил брови второй сын Петра.
– Докладываю. После того как мы с твоим братом тут порезвились – людей погибло без меры. Само собой, их никто не хоронил. То есть они оставались валяться там, где упали. Уже когда мы отходили, пахло жутко. Но это еще что – не прошло и пары дней, как началась эпидемия. Войска противника бросились мародерствовать, за что и поплатились.
– Ну так и что?
– Эпидемия породила панику и бардак. Солдаты стали разбегаться из города, стараясь спастись. Кто-то был здоров, кто-то уже зараженный. Но не это важно. Главное то, что эпидемия выплеснулась за пределы города и ударила по окрестным поселениям. И из проблемы она превратилась в катастрофу. Но местные пейзане сориентировались очень быстро и сурово. Дело-то привычное. Они банально убивали всех, кто шел из города или из тех местечек, где уже начали умирать. Преимущественно дистанционно. Из луков. Или камнями закидывали. А заодно и прекратили подвоз продовольствия. В общем, одному бесу известно, сколько народа погибло, только вот в радиусе ста – ста тридцати километров от древнего города не осталось ни одного живого человека. Как по эту сторону пролива, так и по ту. Мертвая земля.
– Сурово!
– Жить все хотят, – усмехнулся Апраксин. – Какая болезнь вырвалась наружу из гниющего города, мы никогда не узнаем. Однако, учитывая то, как страшно она перепугала местных – ничего хорошего там не было.
– М-да. А сейчас почему местные сюда не ходят?
– Так заболеть боятся. Как докладывает служба твоей матери – они до сих пор убивают всех, кто, ведомый жадностью, уходит в эти земли мародерничать.
– А тогда зачем же мы сюда идем? – поежился Александр Петрович.
– Прошло больше года. В столь жарком климате за это время, да еще без погребения, от покойных мало что осталось. Кости, волосы, может быть, фрагменты высушенной кожи. Заразе же нужен нормальный корм. Это все не подходит. А корм этот уже весь передох. Поэтому я думаю, что эпидемия нам не грозит.
– Ты в этом уверен?
– В этом уверен твой отец, а я ему доверяю. Кроме того, если ты помнишь, он обеспечил экспедицию резиновыми перчатками и прочими полезными средствами. Да и хотя бы тем же углем, для сжигания останков. Черт их знает, что там в костях осталось. Он считает, что их лучше сжечь. От греха подальше. Мало ли грунтовые воды какую гадость из них вымоют, а мы потом ее в колодезной воде отведаем?
– Да уж… – покачал головой второй сын Петра. – Никогда не думал, что мне придется заниматься такими делами.
– И никто того не предполагал. Но придется, и я в том ничего страшного не вижу. Сами тут все разворотили, самим и порядок наводить…
Работы действительно оказалось много, тем более что Петр потребовал от своих солдат не только навести порядок в городе, но и собрать максимально точную статистику. Поэтому каждая поисковая команда во главе с сержантом не только собирала для кремации останки людей, но и тщательно их описывала, фиксируя все в толстенные блокноты. Заодно и завалы разгребались очень осторожно. А то мало ли.
Особняком стояла работа целой бригады людей из ведомства герцогини Анны Росс на руинах Софийского собора. Там все огородили и никого постороннего не пускали, копаясь день и ночь. По слухам, искали что-то и вроде как нашли. Но раз искали, значит, нужно. Никто в дела ведомства Анны старался без острой нужды нос не совать. Слишком уж опасная она была дама. Суровая, умная и безжалостная. Поэтому остальные члены вновь созданного гарнизона Константинополя старались не только не задавать лишних вопросов, но и оказывать этой бригаде всемерное содействие.
За всей этой возней никто и не заметил, как город стал оживать. Медленно и неуверенно, но оживать. Не прошло и двух недель пребывания русских на месте руин, как это стало достоянием общественности. Рыбаки подошли полюбопытствовать, увидев издалека густой черный дым эрзац-крематориев. А потом, выждав еще пару недель и не отметив никакой суеты, эти самые рыбаки и причалили первыми к очищенным и приведенным в порядок пирсам. Ну и пошло-поехало.
Весть о том, что мор закончился, разнеслась очень быстро. Люди с округи ринулись мародерствовать на прежде оставленные земли с каким-то особенным упоением. Словно там натуральные золотые россыпи, а не пожитки покойных. Вместе с ними пошли и караваны. Вновь открылся торг. Конечно, остро не хватало жилых помещений. Однако лиха беда начало. Поначалу можно было и в палатках пожить. Город оживал, и люди стремились застолбить за собой самые вкусные и выгодные его участки. Ну и, как следствие, несли Александру Петровичу взятки натуральной рекой. Люди как люди. Мир как мир. Все шло так, как и должно было идти. Разве что второй сын русского царя, заранее проинструктированный отцом, охотно принимая взятки, не присваивал их себе, а тщательно учитывал в журнале и складировал для последующей сдачи государю…
