Поставляли соленую и вяленую рыбу, овечий сыр, муку, из которой пекли лепешки, или делали густую похлебку, мясо в виде живых баранов, овощи. Остатки пищи и весь мусор армия сбрасывала в реку — берег и так был загажен конским навозом.
Вместе с обозом появлялись и купцы, предлагая нужный в походе товар вроде иголок, веревок, сапог и разного, по большей части трофейного, оружия.
Пригнанные плетью рабы, а также сами татары укрепляли берег — вдоль него было проложено три ряда рвов, что было непросто сделать на каменистой почве. Были отрыты окопы, а перед ними поставлены бревенчатые щиты для защиты от стрел. На самом берегу были забиты колья, наклоненные в сторону Терека и заостренные сверху. Таким образом, самое удобное место для перехода армии через реку становилось непреодолимой преградой. Хан с удовольствием следил за строящимися укреплениями.
Когда большая часть войска уже прибыла, он созвал совет. В огромном шатре Тохтамыша собрались эмиры и беки, усевшись на положенные на ковры подушки. Перед военачальниками слуги поставили угощение из орешков и сушеных фруктов. Предстоял серьезный разговор, а не пир.
Хан с возвышения обвел глазами собравшихся. Все роды Карача-би — Ширин, Барын, Аргын, Кипчак, Казанчи, Бектут, Хаджи-бек, советник Али-бей, Нур-Девлет, Сатылган, Дженой, Утеш, Актау, Утурку. Багатуры, опытные военачальники и храбрецы, за каждым из которых — тысячи и тумены войска, его надежда и опора. Во многом от их стойкости, способности управлять воинами зависел успех предстоящего боя.
Хан всмотрелся в лица, пытаясь увидеть, нет ли хоть тени сомнения, не предадут ли, не изменят ли во время боя, как Идигей в битве при Кондурче четыре года назад? Нет, никто не отводит глаз, не таит камня за пазухой. Хан милостиво кивнул.
Совет начался со слов Али-бея, советника. Он дал слово беку Ярык-оглану, самому непримиримому врагу Тимура, за которым стояла большая сила — несколько туменов.
— Что думает уважаемый бек?
— Да хранит Всевышний нашего хана! — Бек склонил голову в поклоне. Присутствующие повторили его жест.
Бек продолжил:
— Враг наш силен, и гулямы его опытные. Но силы у нас равны.
Эмиры и беки кивнули в знак согласия.
— Река и укрепления берега не позволят войску Тимура беспрепятственно перейти Терек. Думаю, пусть укрепления займут лучники, и, если Тимур вздумает переправляться здесь, он понесет немалые потери, еще не вступив в бой. Пусть воины не жалеют стрел.
Военачальники согласились с предложением одобрительным гулом.
— Ну а если Тимур каким-то чудом переправится, действовать так, как завещал Великий Темучжин — ударить его в центр, но главными силами обойти с флангов и постараться окружить. Центру сосредоточить удар в одной точке, тогда войско Тимура будет разорвано надвое. При таком положении врага легче разбить.
В шатре на некоторое время повисла тишина — беки и эмиры обдумывали услышанное. Каждый понимал: сейчас решается судьба битвы. Примут они неправильную тактику — последует неминуемое поражение. А это — разгром. Однако никому не хотелось вместо богатой добычи принести в юрты весть о гибели воинов рода. И сами беки и эмиры держались только на силе сабель своих воинов. Если воинов не будет, кто их будет бояться и уважать?
Хан прервал молчание.
— Уважаемый бек высказал свое мнение. Обсудим. Начнем с молодых. Говори, Сатылган.
Это была традиция, заведенная еще Темучжином — при обсуждении сначала слово давали молодым полководцам, а заканчивал обсуждение старший. Но точку на совете ставил хан, вынеся свое решение — окончательное. После этого все должны были неукоснительно его выполнять.
Присутствующие по очереди высказали все, что хотели. Мнение всех было одинаковым — действовать по плану Ярык-оглана. Правда, кое-что добавили, изменили детали. Потом слово взял Али-бек.
— Думаю, не будет лишним разослать дозоры на два фарсанга в стороны от лагеря по эту сторону от Терека. А в остальном — я согласен.
Взоры военачальников остановились на хане. Он прикрыл узкие щелочки глаз, задумался. Бек Ярык-оглан высказал то, к чему склонялся и что планировал сам Тохтамыш. На совете он лишь хотел получить подтверждение своим мыслям. Воинский совет — место, где каждый может выразить свое мнение, даже если оно противоречит мнению большинства, и не бояться при этом быть наказанным или осмеянным. Ведь каждый из присутствующих прошел не одну битву, имел на счету и победы, и горький опыт поражений.
Хан открыл глаза, все напряглись.
— Принимаю решение — бой вести по предложению бека Ярык-оглана.
Раздался шумный вздох облегчения.
— Я решил расставить войска таким образом…
Хан перечислил, кто и где будет располагаться. В центр, на острие удара, хан ставил Утеша, Казанчи и Ярык-оглана. Остальные должны были нанести удар с флангов и окружить Тимура.
Лучников на берегу возглавлял Актау.
Обговорили сигналы — как бунчуками, так трубачами и гонцами.
В шатре стало шумно, каждый обсуждал с соседом диспозицию.
Тохтамыш мысленно вознес благодарность Всевышнему за то, что ему удалось самых верных воинов оставить напротив своей ставки, причем во втором-третьем рядах. Известное дело — от передовых отрядов при лобовом ударе почти ничего не остается.
Страшное дело — удар конницы в лоб! Сшибаются тысячи коней и людей. Треск ломающихся копий и щитов, звон сабель, крики раненых и ржание коней — шум оглушительный. Из-за тесноты убитые сидят на конях, раненые молят Аллаха оставить их в седлах. Упал — затопчут копытами. Враз гибнут тысячи.
Это уж потом бой разобьется на многие отдельные схватки, когда бьются десяток на десяток, когда каждый — за себя, за свою жизнь. А поможет товарищ, прикрыв своим щитом от сабельного или копейного удара, — благодарность и признательность ему до конца жизни, часто недолгой.
А уж если удалось врага зарубить, свергнуть с лошади копьем да вспять погнать! Восторг, упоение, кровь в жилах кипит! Вперед! Гони его с криком «Сурен!» на пересохших губах. Руби по наклоненной к гриве лошади фигуре, по голове — и снова вперед!
Вот что такое «конная атака», куда до нее лучникам и пехотинцам.
Потому и любил хан битвы, и сам не боялся взять саблю в руку и ринуться на участок, где неприятель давит, прорубиться сквозь строй, рвануть поводья застоявшегося жеребца, направить его в самую гущу боя, слыша за спиной гул копыт несущихся следом телохранителей, этого живого щита сзади. И рубить — налево, направо, успевая отбиваться от встречных ударов. Из боя выходить, пропахнув своим и конским потом, кровью, в грязных и окровавленных, иногда местами прорубленных врагом доспехах.
Тохтамыш не боялся сражаться и даже потерять в бою жизнь — погибший за веру попадет в рай, где гурии будут ласковы и красивы, где каждому воздастся по заслугам. Нет, Тохтамыш боялся одного: в этой земной жизни потерять власть. О! Это сладкое, ни с чем не сравнимое ощущение своего могущества, власти над множеством людей.
