– Все потом объясню.
– Погоди, – остановила я ее. – А нам не влетит?
– За что? – не поняла Роза.
– Здесь повсюду камеры, – залепетала я, – увидит секьюрити, что мы чайком балуемся, и дадут нам пинок под зад.
Роза опять приложила палец к губам:
– Тсс. Видела мужика в форме у двери? Это мой старший брат. Я всю правду про охрану знаю. Камеры фейк, они никуда не подключены. Пульт на стене, якобы сигнализация, тоже имитация. Там одна коробка с кнопками. В «Ласке» один секьюрити, мой Гена. Он только до конца рабочего дня стоит. Ночью здесь никого нет.
– Ну и ну, – поразилась я. – А почему так?
Роза развела руками.
– Фиг его знает. Может, хозяин из жадности тратиться не хочет? С другой стороны, чего тут переть? Товар? Так он весь застрахован. Все думают, что у нас охрана крутяшная, видела на окне, на левой витрине и на двери здоровенные наклейки: «Под наблюдением о/п «Рокс»?
Я показала на стену.
– Вот она! Объявления повсюду, в кабинках, в зале, у кассы, с голографическими наклейками.
Роза рассмеялась.
– Это туфта! Джинса! Вранье. Просто бумажонки. Но все считают, что вау, какая крутая охрана! Если чаевые давать будут, бери смело, не бойся, что секьюрити увидят и доложат, что ты их в общий котел не сдаешь.
– Спасибо. Сразу тебе пятьдесят процентов притащу, – пообещала я.
Глава 29
– Ты такая бледная, прямо синяя, – заметила Эдита, когда я вошла в зал совещаний.
– Оказывается, весь день бегать по магазину, наводя в нем порядок, очень тяжело, – пожаловалась я, плюхаясь в кресло, – ноги отваливаются.
– Заварить тебе чайку? – предложила Буль.
– Да, – простонала я.
– Хочешь бутер с сыром? – спросил Крапивин.
– Он очень калорийный, – засомневалась я, – на часах десять вечера, в это время хорошо бы съесть куриную грудку на пару и огурец.
– Извини, этого нет, – развел руками Валера.
– Могу в буфет сгонять, – предложила Аня, – вдруг там салат «Цезарь» есть.
– Не надо, – остановил ее Александр Викторович, взял трубку служебного телефона, набрал номер и попросил: – Сонечка, у нас начальница весь день волком по городу бегала, три пары железных башмаков стерла, не ела, не пила. Да и мы тоже как савраски. Можешь нас чем-то обрадовать? О! Отлично! О! Тоже подойдет! Сонечка, ты золото. Это не комплимент, а констатация факта. Мы тебя очень любим.
Ватагин положил трубку на стол.
– Сейчас принесут всякое вкусное, горячее, полезное.
– С кем вы беседовали? – не поняла я.
– С Софьей, директором столовой, – улыбнулся Александр Викторович.
– Можно заказать еду в кабинет? – изумилась Аня.
– Нам – да, – ответил Ватагин, – остальным – нет. По этажам обеды-ужины никому не носят. Исключение составляет высшее руководство. Ему подносы притаскивают.
– Чем мы это право заслужили? – спросила Буль.
– Любочка, поговорку «не имей сто рублей, а имей сто друзей» придумали во времена Ильи Муромца, но она по сию пору справедлива, – ответил Ватагин, – мы с Сонечкой подружились. Вот и весь ответ. Софья человек воспитанный, отец у нее был генерал, она понимает, что я один под подушкой ужинать не стану. Поэтому и предложила для всех скатерть-самобранку раскинуть.
– Как вы столько всего о женщине за пару дней выяснили? – удивилась я. – Софью… э… отчества ее не знаю.
– Павловна, – подсказал Александр Викторович.
– Софью Павловну иногда встречаю в лифте, – продолжала я, – она мне всегда казалась этакой классической буфетчицей: кудрявая блондинка, куча золотых цепочек на шее, красный лак на ногтях, фиолетовые тени на веках.
– Внешность бывает обманчива, – сказал Ватагин. – Я всегда улыбаюсь незнакомому человеку, потом мысленно говорю: «Я люблю тебя», – затем задаю какой-нибудь малозначимый вопрос, вроде: «Дождь на улице перестал?» Иногда из случайной встречи вырастает дружба. Мне нравится общаться с людьми. А с Сонечкой интересно разговаривать.
– Значит, вам будет интересно и меня послушать, – перебила профайлера Эдита. – Александр Викторович вчера говорил, что в Интернете не все найти можно, лучше поехать на место и все руками пощупать. Образно говоря. И я решила воспользоваться его советом. Прямо с утра рванула к Грушину Алексею Прохоровичу.
Я кашлянула.
– Эдита! Ты мне ничего о своей инициативе не сообщила.
Девушка начала оправдываться.
– Вы все разбежались кто куда, вот я и решила…
Я подняла руку.
– Стоп. Начнем от печки. Кто такой Алексей Прохорович Грушин? Его фамилия ранее не звучала.
Эдита открыла рот, но тут в дверь постучали.
– Войдите, – крикнул Ватагин.
В комнату с большим подносом в одной руке и корзинкой в другой вплыла директор столовой.
Александр Викторович бросился к ней.
– Сонечка! Почему меня на помощь не позвали? Вам же тяжело.
– И не такое таскаю, – кокетливо ответила Софья, – я приучена к физическому труду. Собрала вам кой-чего. Тут курочка, рыбка под маринадом, салатик греческий, ватрушечки, пюре, селедочка.
– Вот это да! – восхитился Ватагин и посмотрел на меня: – Татьяна, как вам, а?
Я встала.
– Софья Павловна…
– Для вас просто Сонечка, – смутилась директор столовой, – извините, я вашего отчества не знаю.
– Просто Таня, – улыбнулась я. – Вот это стол! Праздник!
– Да, – подхватил Крапивин, – не помню, когда столько вкусного за раз ел.
– Селедочка, – пропела Буль, – Сонечка, зовите меня Буля, я патологоанатом. Всегда рада вас в морге видеть.
– Лучше уж вы к нам в ресторанчик, – хохотнула Софья.
– Могу вам все-все с компьютером сделать, – пообещала Эдита, – только свистните, раздобуду любую инфу.
Минут пять мы нахваливали директрису, она ушла с самым радостным видом, а бригада накинулась на еду.
Когда все тарелки, кроме одной, опустели, Аня направилась к чайнику.
– Заварю на всех цейлонский. Согласны? С ним ватрушки отлично пойдут.
Я взяла плюшку с творогом. Прости, диета, мы с тобой старые добрые подруги, но сегодня нам не по пути.
– Так кто такой Грушин? – вернулся к прежней теме профайлер.
Эдита быстро проглотила кусок булки.
– Помните, взрыв на складе газовых баллонов? Я еще все недоумевала: ну почему всем пострадавшим дали квартиры, а Гале нет? Пришлось ей в институтском общежитии маяться. Татьяна решила, что местные чиновники обманули сироту, забрали ее жилье себе. Я порылась в бумагах и узнала, что почти все, кто остался в живых после того несчастья, уже умерли. Они на момент трагического происшествия были пожилыми людьми. В живых остался один Алексей Прохорович Грушин, ему сейчас восемьдесят, но он бодренький, проживает все в той же двушке, что ему после взрыва досталась. Стоило мне его спросить:
