– Не обращай внимания, – сердито отмахнулся Митроха, не понаслышке знакомый с Данилиными трудностями. – Они сами по себе, а ты – сам с усам, и твое рыло ихних ничем не хуже. Делай свое дело, и всё тут.
– Да ты не подумай, кум, я ведь не жалиться к тебе пришел, – спохватился смущенный Данила и стал вытаскивать из-за пазухи сложенный вчетверо потрепанный, местами прожженный лист самой дешевой бумаги, какую только можно было купить в Лукоморске. – Я ведь по делу.
– Ну так к столу иди, раз по делу, – и Граненыч с грохотом пододвинул к почти не видному из-под бумаг и карт столу тяжелый дубовый стул с вырезанным на изогнутой спинке государственным гербом.
[6]
– Да стол-то мне и не надо… вроде… или как?.. ай, ладно, – махнул дрожащею рукой заробевший вдруг перед родственником шорник и хлопнулся на предложенный стул – словно с крыши головой вниз бросился. – Вот, гляди, Митрофан…
Он расправил свою бумажку поверх государственных документов секретной важности, и она на поверку оказалась корявым подобием чертежа то ли улья, то ли вертолета, то ли велосипедного насоса.
– Это чего у тебя такое? – озадаченно нахмурился Граненыч.
– Это не у меня, это зять мой Семен-кузнец придумал сотоварищи. А называется сие явление… называется… – Данила подслеповато прищурился, разбирая неровные буквы, выведенные рукой, больше привыкшей к молоту, нежели к перу.
– Называется оно «Паровой самострел каменными ли, железными ли ядрами на изрядное расстояние с большой разрушительно-поражающей силой, пробивающей бревенчатую стену наскрозь на едреную феню ко всем… ко всем… то есть, в… э-э-э…».
Шорник замялся, сдавлено кашлянул в кулак пару раз, и поднял полный мольбы взгляд на кума:
– Дальше три строчки техницких терминов… и совсем неразборчиво…
– Бревенчатую стену?.. – только и смог задать вопрос князь перед лицом настолько полного описания изобретения.
– Ага, – слегка расслабился и довольно кивнул Данила. – Когда он с дружками своими ету оружию испытывал, она у них кузню наскрозь прострелила – там теперь у них окно. В полуметре от земли. Хорошо хоть, что пустошь рядом – снаряд железный в нее зарылся аж на метру. А ежели бы изба чья была по соседству… Греха не обрались бы.
– Прямо-таки насквозь? – недоверчиво прищурился и вытянул шею князь, разглядывая чумазую бумажку с новым уважением.
– Наскрозь, – лихо рубанул ребром ладони воздух кум, – сам видел. То есть, просто на… то есть, ко всем… в смысле, в… э-э-э… ну, ты понял.
– Ну-ка, ну-ка, – загорелись глаза у Митрохи. – давай-ка поподробнее. Что оно из себя такое? Что-то на чертежике на твоем он какой-то странный…
– Самострел вот обычный знаешь? – с азартом принялся объяснять Данила.
– Знаю, – уверенно кивнул Граненыч.
Не далее как полчаса назад он отдал распоряжение о ремонте старых пяти машин, напоминающих арбалет на колесах и стреляющих заостренными бревнами, и сооружении трех десятков новых машин, десять из них калибра более трехсот пятидесяти миллиметров, и все это в недельный срок. И сейчас уголком мозга, не занятого распределением гарнизона, раздумывал, не перестать ли делать у бревен-снарядов заостренные концы: сдавалось ему, что от бревна, жизнерадостно прыгающего по стану врага, пользы (то есть, вреда) будет больше, чем от такого же бревна, но угрюмо воткнувшегося в землю на месте приземления.
[7]
– Ну так он на обычный самострел совсем не похож, – заговорщицки оглянулся и понизил голос бывший шорник. – Семен говорит, что такого еще никто никогда до них не придумывал, что они с парнями первые. И что для обороны города его оружия – как ложка к обеду. Короче, приходил бы ты сам, кум, сегодня, да посмотрел бы: ежели он тебе глянется, то к подходу Костеевой армии таких несколько штук понаделать бы можно было, и милого друга-то с оркестром встретить. А? Как ты?
– Приеду, – не раздумывая, пообещал Митроха. – Сейчас они у тебя чем занимаются?
– У себя в кузне ковыряются с железяками, наверное, чем же еще, – пожал плечами Гвоздев. – Поди, еще какой подвох костяному царю затевают. У них на это дело голова двадцать четыре часа в сутки хорошо работает, так пусть теперь лучше супостат от них пострадает, чем соседи.
– Ну так давай прямо сейчас к ним и заявимся, пока светло, – отложил карты в долгий ящик и убрал его в шкаф руководитель обороны Лукоморска.
– А давай!.. – тюкнул кулаком по столу его кум.
– Эй, Сашка! – гаркнул удивительным для такой тщедушной фигуры басом Граненыч, вызывая лакея. – Дежурную карету прикажи подать к главному входу через пятнадцать минут – мы в город на испытания, и заодно как продвигаются земляные работы поглядим! Засветло обратно не ждите!..
Кузница зятя полковника Гвоздева располагалась на самой окраине Соловьевской слободы, более известной среди лукоморцев как Соловьевка, что между Соколовкой и Воробьевкой. Испокон веков селились в ней мастера по железу, меди, олову и прочим не слишком благородным, но жизненно необходимым, как и ее обитатели, металлам и сплавам.
Семен Соловьев был потомственный кузнец в неизвестно каком колене, десятый и последний сын в семье. Если бы его предки бросили ковать и взяли на себя непосильный труд записать свою родословную, то Яриковичи, Синеусовичи и Труворовичи – три самых древних боярских рода Лукоморья, ведущие счисление срока своей службы государству от легендарных братьев-основателей Лукоморска – рядом с ними показались бы Иванами, не помнящими родства.
В детстве Сёмка сотоварищи – с сыновьями таких же мастеровых, как его отец и дядья, и по совместительству однофамильцами, как почти все жители Соловьевки – в свободное от учебы в кузне и в воскресной школе
[8]
время умудрялись творить соседям этакие каверзы, что их компанию иначе, как соловьи-разбойники, и не называли. Попавший в зону особого внимания озорников люд каждый день, как на работу, ходил жаловаться к родителям верховода – здоровяка Сёмки. Тому, естественно, влетало, но обычно как влетало, так и вылетало, и через день все повторялось сызнова. Когда Сёмке Соловьеву исполнилось, наконец, шестнадцать, и его энергия мощным нескончаемым потоком устремилась в другое русло,
[9]
вся слобода от счастья беспробудно пила неделю. Теперь же Семен был человеком солидным, женатым, со своей кузней, полной коллег и подмастерьев, но слободские нет-нет да и припомнят полноценному члену общества его боевое прошлое.
