БабТася не уважала американские фильмы. Да и наши пошли не лучше. То ли дело бразильские сериалы. Женщины там стыдливые, объятия целомудренные, поцелуи без этого мерзкого хлюпанья, всасыванья и чавканья на всю квартиру. БабТася в сердцах выключила телевизор. В огород было пора.
Взяла из холодильника приготовленные пакет молока, половинку батона, круг чесночной колбасы. Учуяв колбасу, в ногах закрутился, затолкался лобиком, запищал крошечный котенок Ленин. Назван он был так не из глумления над вождем, упаси Бог. Его весной принесла соседка, пятидесятичетырехлетняя Лена. Так и пошло. Гостьи, приглашаемые бабТасей на пироги, спрашивали: «Чей котенок?» – «Да Ленин». «Куда это Ленин котенок запропастился?»
Покормила Ленина. Уложила в объемную сумку тяжелый старинный зонт, теплую кофту. В её боковом внутреннем кармане лежало пенсионное удостоверение в полиэтилене, прошитом по краям суровой ниткой. В прошлом году у бабТаси во дворе вырвали сумку с килограммом ячневой крупы и тридцатью рублями денег. Она не растерялась, крикнула вдогонку: «Документы-то оставь!» Вор хоть скотина, а человеком оказался – на ходу выбросил пакетик с паспортом и «пенсионкой».
Куда бы она без пенсионки?! Это в Америке, бабТася по телевизору видела, пенсионерки делали косметические подтяжки на коленках, чтобы носить мини-юбки и соблазнять американских старичков. А сами, срамота, ровесницы бабТасе.
А то еще: натягивали на куриные ножки обрезанные штаны вроде панталон и отправлялись в круиз. У нас государство определило бабТасе свой круиз: ездить за полцены с одного конца города на другой в лавку, торгующую яйцами-бой, уцененным постным маслом и крупой.
Отношения бабТаси с государством издавна сложились непростые. Обе конфликтующие стороны имели прямо противоположные задачи. Государству экономически и политически была не выгодна долгожительница бабТася с ее пенсией, льготами и правами, которые она качала на ноябрьских митингах и тем самым лила воду на мельницу Зюганова с коммунистами.
В его, государства, кровных интересах было подтолкнуть, ускорить естественный ход событий в затянувшемся земном существовании бабТаси. Чему оно всячески деликатно способствовало, повышая при её мизерной пенсии цены на лекарства, квартиру, молоко и хлеб.
А бабТасе назло государству (на кося, выкуси!) упрямо, страстно, эгоистично хотелось жить. Что, еще раз подчеркиваю, грубо противоречило и даже подрывало интересы последнего.
Надо бы сходить перед не ближней дорогой в туалет. Но у бабТаси в тенистом углу огорода в ржавой бочке томится смесь из опила, сорняков и бабТасиных отходов жизнедеятельности. Никакой химии, никаких нитратов – и совершенно бесплатно. Как можно было расточительно спускать в городскую канализацию главную составляющую самодельного удобрения? Не зря корень у него одинаковый со словом «добро». Его от доброй хозяйки с нетерпением дожидались клубничка, помидорки, огурчики: самые первые, самые крупные да сладкие – на диво и зависть всем соседям в огородном массиве «Росинка».
И пусть в автобусе, бывало, бабТася переминается со страдальческим лицом, с закушенной губой – ничего, перетерпит, не барыня. Не лопнет. Зато все до последней драгоценной капельки довезет и пополнит заветную бочку…
У двери ждала самодельная кривоватая палка. На нее она, опираясь и тяжко охая, вскарабкивалась в автобус, непременно с заднего хода. По опыту знала: все передние места плотно, как бутылочными пробками, забиты ее ровесницами, такой же равнодушной и жестокой огородной старушней. До конечной остановки «Росинка» не присядешь. А в хвосте автобуса перед стонущей и обморочно задыхающейся бабТасей молодежь вскакивала и уступала место.
Хотя довелось ей видеть молодуху… Не приведи господи. Расселась на месте для инвалидов, ноги в полосатых штанах расставила – надо бы шире да некуда. Майка линялая короткая, открывает пуп с серьгой. А если кто вот так походя за серьгу дернет?! У бабТаси при этой мысли у самой в области пупка заныло. Голова у девки была обритая в серединке, по краям остатки волос торчали выщипанными перышками. В ушах блямбочки с проводами, слушает свою дикую музыку.
И сидела, значит, эта девка в переполненном автобусе, ухом не вела. Первой не выдержала маленькая бабулька, болтающаяся на поручне в непосредственной близости. Про таких говорят: сзади пионерка – спереди пенсионерка. В белой шляпе с опущенными, будто вымоченными краями, эдакая бабочка-капустница. В обезьяньей ручонке корзинка, на дне её зоркий бабТасин глаз углядел переносную телефонную трубку. Огородницы тоже. Намажутся давленой клубникой, облепятся огуречными кружочками и брякнутся загорать среди лопухов и лебеды в человеческий рост. БабТася таких не уважала.
– Девушка с веером – с плеером, не стыдно? – запищала бабулька. – Обратите внимание, сколько пожилых людей вокруг стоит. Вы не ошиблись, заняв это место?
Девка равнодушно смотрела за окно, притопывала в такт неслышимой музыке тяжелыми башмаками. Через минуту орало пол-автобуса, включая кондукторшу. Девка балдела, с ухмылкой водя взглядом по перекошенным, румяным от злости морщинистым лицам.
– Да она наркоманка, разве не видно? Глаза стеклянные.
– Оттаскать бы лахудру за космы, – это бабТася подала голос, хотя обычно в подобные скандалы не вмешивалась – не портила нервы.
– Не связывайтесь вы с ней. Подкараулит в безлюдном месте… Их и не садят нынче.
На своей остановке, одержав полную и безоговорочную победу, морально размазав по стенке пенсионерское братство, девка не спеша вывалилась, покачивая толстыми полосатыми ягодицами. В автобусе пахло валокордином. Бабочку-капустницу на конечной остановке ждала «неотложка»: сгодился-таки ее телефон. Расходясь по своим домикам – скворечникам, пассажирки еще долго галдели. И даже невозмутимая бабТася испытывала некоторое теснение в груди и забыла, что надо ей поспешать к заветной бочке.
Вышла на свой ухоженный, как игрушечка, участок.
– Не сопрели тут без меня, матушки? – приговаривала, закатывая пленку на парнике. У нее была привычка разговаривать со всем, что ее окружало, включая неодушевленные предметы.
Посмотрев очередную серию, благодарила телевизор. Вставая, распаренная, из ванны, даже слегка кланялась: «Спасибо, милая ваннушка». Экая красота: собственная маленькая банька на дому. Открывая ключом дверь квартиры или огородного домика, беспокоилась: «Как тут без меня дневали-ночевали? Ребятки мои как поживают?» Ребятками бабТася называла цветы. Их она разводила и на огороде и в городской квартире великое множество.
Очень она любила разные растения. Взять человека, птицу, животное, пусть даже самое бесшумное и чистоплотное – кошку, а все равно сколько от них шума, беспокойства, грязи. Особенно от людей. Как говорил о них бабТасин сверстник, покойный артист Райкин: «Вдыхают кислород, а выдохнуть норовят всякую гадость». Цветочки и зелень «выдыхали» свежесть и аромат, жили своей жизнью тихо, кротко, радовали глаз и душу. И баба Тася вытягивала морщинистые губы и чмокала граммофончики кабачков, и первый тугой розовый помидорчик, и пряную веточку петрушки, и янтарное яблочко «уральский налив».
