– Чего разнукался, подпевала? Конечно, я в курсе, кто такой Ипат! Пол-Зоны знает этого орденского мнемотехника, одного из кандидатов в следующие приоры Курчатника, – пожала плечами питерка, но глаза ее взирали на меня с настороженностью. – Вам он известен, так почему мне нельзя знать его в лицо?
– Вопрос не в том, милая, что ты знала по имени рыцаря, которому не позволила отрезать мне голову, – уточнил я. – Меня волнует, почему вчера, когда мы говорили об Ипате, а вспоминали мы о нем, наверное, ежечасно, ты упорно молчала о том, что он тебе знаком.
– Да-да! Вот-вот! Скажи-ка, будь добра! – вставил пританцовывающий от нетерпения Дюймовый. Он считал своим долгом тоже поучаствовать в дознании, но осознавал: вряд ли добрый следователь – то бишь я – пригласит злого и предвзятого коллегу для этого перекрестного допроса.
– Ха! – уперла руки в боки Арабеска. – Так ведь и вы ни разу не упомянули при мне Ипата по имени! И если бы сейчас не я это сделала, а вы, мне что, тоже было нужно в чем-то вас подозревать?
– Это далеко не одно и то же, гражданочка, – возразил я. – Война с Орденом – наше с ним личное дело, абсолютно не волнующее питерцев. Знаю я Ипата или нет, тебя не касается. Ты же по собственной воле, без спросу, встреваешь в наш с ним конфликт. И потому изволь объясниться, почему ты не сообщила нам, что тебе известно, с кем именно я скрестил вчера шпагу? Сама посуди: с чего бы вдруг тебе без веской причины скрывать факт твоего знакомства с этим узловиком? Что здесь изначально предосудительного? Могла бы просто сказать: «Эй, Гена, а известно ли тебе, с кем ты дрался? Это ж был сам Ипат – один из приближенных к Командору рыцарей!» А я бы ответил: «Да знаю я, кто он такой. Было дело, сталкивались раньше». И на том наш с тобой разговор об Ипате был бы исчерпан. Без каких-либо недомолвок и подозрений. Но ты так не сказала, верно? А сейчас, невольно упомянув Ипата, насторожилась, разве что за оружие не схватилась.
– Попробовала бы только схватиться! – добавил Жорик, похлопав ладонью по барабану своего гранатомета. – Не волнуйтесь, Геннадий Валерьич! Я с этой скрытной шельмы со вчерашнего дня глаз не спускаю!
– А ты, Гена, и в самом деле законченный параноик, уж извини за прямоту! Ты небось даже солнце в сговоре с врагами подозреваешь, когда оно за тучу прячется, – бросила, насупившись, Арабеска. – Хочешь знать, почему я вчера про Ипата промолчала? Да все из-за твоего же маниакального недоверия! На фиг, думаю, сознаваться, что мне знаком этот узловик, если затем последует уйма новых расспросов и косых взглядов? Драка закончилась, твой враг слинял – дело прошлое и никому не интересное. Так зачем о нем попусту трепаться? Сам только что видел: вам одно неверное слово сболтни, и ты сразу делаешь охотничью стойку, а твой напарник орет и землю копытами роет. Что, разве я не права?
Я хмыкнул и ничего не ответил. Интуиция подсказывала мне, что Динара выдумала эту отговорку прямо по ходу допроса, а истинную правду все-таки утаила. Но придраться к ее ответу я не мог. Он был достаточно складен и, если можно так выразиться, выстрадан. Порой моя патологическая подозрительность бесила даже меня, и мне нетрудно было представить, как нервирует она окружающих. Особенно тех, кто приходил ко мне с открытой душой, без камня за пазухой: Мерлин, Жорик Дюймовый, Матвей Коваленко… Скорее всего, не было такого камня и у Арабески. За время нашего знакомства ей выпадала масса шансов вонзить мне нож в спину, и она ими не воспользовалась. Хочешь не хочешь, а придется поверить Динаре на слово. По крайней мере до тех пор, пока у меня не случится новый приступ хронической паранойи.
– Ладно, идемте. Надо полагать, Механик нас уже заждался, – сказал я спустя полминуты и махнул рукой в сторону Городища. Мой отказ от дальнейшего допроса дал понять Арабеске, что ее оправдание принято. А отсутствие с моей стороны извинений – то, что я все равно остался при своем мнении. Не выкинула бы вчера Динара с нами свою шутку, тогда другое дело. Но после такого розыгрыша, пускай и неудавшегося, нечего удивляться, что мы с Жориком все еще косо на нее поглядываем…
Городище было пустынным, но не мертвенно-тихим, как могло показаться издали. Лишенные поддержки скоргов, за счет которых прежде рос и развивался «муравейник», и подточенные взрывами, металлоконструкции медленно разваливались под собственным весом. Груды автонов оседали безостановочно, и чем ближе подходили мы к разоренному гнезду техноса, тем громче становился долетающий до нас стон деформируемого металла. От этого то усиливающегося, то затихающего звука по коже у меня пробегали мурашки. Казалось, что шумы издает не усталое железо, а мои натянутые как струны и готовые вот-вот лопнуть нервы. И когда скрежет то и дело сменялся громыханьем очередного обвала, мне чудилось, что он случился не где-то, а у нас над головами.
Обвалы здесь происходили повсеместно. От небольших – одна-две упавшие с верхотуры железяки – до огромных, когда «муравейник» содрогался от целых лавин металлического хлама. Благо концентрические кольца стен отстояли далеко друг от друга, и даже при сильных обрушениях между ними всегда оставалось незагроможденное обломками пространство. По нему мы и двигались, придерживаясь маршрута, равноудаленного от обступивших нас железных круч.
Сегодня войти в Городище оказалось не в пример проще, чем раньше. И если это удалось Механику, то и для нас не составило особой проблемы. Коваленко был в курсе, откуда председатель клуба «жженых» проник внутрь «муравейника», и с подсказки капитана мы вскоре отыскали эту дорогу. Да и без подсказки тоже в принципе ее отыскали бы. Чисто интуитивно. У нужной нам бреши обломки были разбросаны так, что их легко удавалось обойти по земле, а не перелазить через них, теряя на этом драгоценные силы и время.
– Какие вы, однако, легенды Зоны, невоспитанные парни! – проворчала Арабеска, когда мы, озираясь и нервничая, вступили в пределы Городища. – Что ты, Гена, что твой друг Механик! Ведь знает же, что на сегодняшнее утро у него важная деловая встреча назначена. И мог бы заранее сюда подойти, чтобы мы в его поисках ноги не сбивали. Нет, как же! Шляется, неприкаянный, где-то в этих лабиринтах и злорадствует: мол, не вы – мне, а я вам нужен, вот и ищите меня свищите, пока вас это вконец не доконает! И где вашего легендарного брата только такому зазнайству обучают?
– Механик мне никакой не друг! – уточнил я. – Я с ним за пять лет встречался лишь несколько раз, и то по сугубо деловым вопросам. Так же, как сегодня. Этот гений, биомехов друг, лишь прикидывается святошей, а на самом деле ведет здесь игру, сопоставимую по размаху с планами Хантера и Хистера. Конечно, игра Механика не столь цинична и жестока, как деятельность этой парочки, и цели ее во многом родственны целям Мерлина, но все равно – политика есть политика, и этим все сказано. Всех сталкеров, пострадавших за якобы правое дело «жженых», Механику не вылечить и тем более не воскресить.
– Я думаю, ты злишься на него вовсе не поэтому. Причина в другом. Пять лет назад Механик так и не сумел извлечь из тебя паразита и убил все твои надежды на возвращение в нормальный мир, – уверенно заявила Динара. – Но если однажды ты окажешься перед выбором, на чью сторону встать, вряд ли Хистер и Хантер увидят Мангуста в рядах своих армий. Зона сделала тебя жестоким, но не беспринципным. Как, впрочем, и меня. В этом, Гена, мы с тобой похожи как две капли воды.
