– Ну а если божий странник возьмет и сорвет у тебя с глаза повязку? Что тогда ты, мерзкое отродье, запоешь, а? – хищно ощерившись, поинтересовался в ответ мнемотехник.
– Тогда Капуцин запоет пятьдесят восьмой псалом, дабы усовестить тебя, нечестивца, поднявшего руку на калеку, – ничтоже сумняшеся ответил я и сокрушенно покачал головой. После чего, нахмурившись, рассудил: – Нет, наверное, лучше мне спеть эту священную песнь прямо сейчас. Покамест не поздно оградить тебя от постыдного деяния. Ты готов внимать Капуцину, божий странник, или тебя все еще обуревают твои греховные фантазии?
– Пятьдесят восьмой? – усмехнулся Ипат и, на миг задумавшись, продолжил: – Этот, что ли: «Избавь меня от врагов моих, Боже мой, защити меня от восстающих на меня!..» Надо же! А ты и впрямь неплохо вызубрил свою роль, чертов лицемер. Хотя я подумал, что ты проблеешь мне псалом под номером тридцать три. Тот самый, который Давид распевал, когда притворялся безумцем перед царем Авимелехом. По-моему, эта песнь звучала бы из твоих уст гораздо натуральнее.
«Да пропади ты пропадом, теолог хренов! Вот привязался!» – мысленно выругался я, а вслух добавил:
– Ты очень умен и начитан, божий странник, однако шел бы ты лучше своей дорогой подобру-поздорову. Зачем пытаешься обидеть Капуцина? Он что, когда-то причинил тебе зло? Ладно, валяй, обижай! Однако знай: мир не без добрых людей! Наверняка поблизости найдется добросердечная душа, готовая вступиться за слабого и униженного.
– К чему гадать, когда это легко проверить? – пожал плечами узловик. – Ори хоть до посинения. Все видят, что я тебя не бью и не издеваюсь над тобой, а просто хочу взглянуть на твой покалеченный глаз и только…
И Ипат протянул ко мне руку, собираясь утолить свое любопытство, невзирая на мои протесты. Это был отчаянно рискованный ход – провоцировать меня взяться за посох. Ведь если я действительно Мангуст и мои нервы сорвутся, мой удар будет молниеносным. И проломит противнику голову еще до того, как тот отдернет руку и выхватит свое оружие…
Но я помнил, что дал себе зарок не поддаваться на Ипатовы подначки. Вместо активного сопротивления я решил заорать во всю глотку: «Помогите, люди добрые, он хочет меня задушить!» Постыдная реакция для Мангуста, но вполне естественная для Капуцина. Возникнет скандал, Кали свистнет дружинникам, и те тактично напомнят распоясавшемуся рыцарю, что он не на Казантипе и должен вести себя в рамках приличий…
Однако едва я набрал в грудь воздуха и открыл рот, как Ипат неожиданно пошел на попятную. Он опустил тянущуюся к моему лицу длань на стол, после чего вмиг подобрел и изрек:
– Хм, хотя, пожалуй, ты прав: к чему нам насилие, даже такое безобидное? Хорошо, готов признать: мы неправильно начали наш разговор. Каюсь, я был не прав и вел себя слишком грубо. Давай начнем общение заново. Ты уповал на помощь добросердечной души, готовой за тебя заступиться? Я и есть такая душа, просто ты не сразу это понял. Слыхал, поди, о том, что у нас в Цитадели полным-полно глазных имплантов? Таких, ради которых многие сталкеры без раздумий продали бы Международному Банку Органов сразу оба своих глаза. Хочешь заполучить себе такой модный гаджет, Капуцин? Ведь хочешь, не отнекивайся. И ты получишь его от нас в подарок, клянусь перед лицом всех здесь присутствующих. Но сначала позволь взглянуть, насколько сильно повреждена у тебя глазница. Нужно оценить характер помощи, которую готов безвозмездно оказать тебе Орден. Ведь он, как известно, не только судит преступников, но и заступается за несчастных калек вроде тебя.
Последние его слова прозвучали нарочито громко, и их уже слышал каждый, кто находился в баре. Проклятье! Как ни старался я не клюнуть на рыцарскую уловку, этот прохвост меня переиграл и загнал в угол, из которого не так-то легко вырваться.
Узловик не лгал. Иногда на Командора и впрямь находила блажь, и он, уподобившись Мерлину, помогал покалеченным в пустошах, лояльным к Ордену бродягам. Обычно это происходило после какого-нибудь громкого и скандального судилища, что часто учиняли рыцари над своими врагами. Дабы сгладить последствия и отмыться от очередной грязи, Командор и его приоры дружно ударялись в благотворительность. Конечно, это не могло отбелить начисто их одиозную репутацию. Но прошедшие у них лечение сталкеры были премного благодарны судьям Зоны и разносили молву об их благородных поступках. Чем в итоге лили воду на орденскую мельницу, не позволяя другой молве – дурной и враждебной – выставлять Орден скопищем озверелых палачей и подонков.
Ипат рассчитал все правильно. Капуцину и впрямь было бы грехом не воспользоваться редчайшим шансом на халявное лечение. Вся Обочина знала, что Капуцин – не гордец и, несмотря на свои бзики, является прагматичным человеком. Отсутствующий глаз – это не оторванный палец, без которого сталкер вполне может обойтись. Без глаза в Пятизонье тяжко, особенно если ты вдобавок хромоног и не выглядишь воинственным.
Привлеченные нашей беседой сталкеры обернулись и уставились на меня. Всем стало любопытно, как я отреагирую на милосердное предложение Ордена. И даже во взоре суровой Кали появилось нечто похожее на подбадривание: дескать, чего не мычишь и не телишься? Давай соглашайся, кретин, пока предлагают! Ну а откинешь копыта на операционном столе, так под наркозом же! Все веселее, чем подыхать в муках посреди пустоши…
Да, сегодня Капуцину и впрямь невероятно повезло бы. Но я, к сожалению (или все же к счастью?), был не Капуцин. И не собирался ни при каких условиях срывать повязку с глазницы, в которой торчал алмаз весом в пятьсот с лишним карат. Ипат, разумеется, мог истолковать мою строптивость как угодно. Но я не сомневался, что сделанные узловиком выводы будут правильными, и мой отказ отрыгнется мне очень и очень скоро.
Одно утешало: нынешняя моя стычка с Орденом обойдется без кровопролития. Дурак за нашим столом сидел всего один – Капуцин, – и тот был фальшивый. А Алмазный Мангуст и Ипат в открытую драку друг с другом не полезут – не здесь и не сейчас. Это было совершенно очевидно.
– Капуцин премного благодарит тебя за милосердие, божий странник, – молвил я, придав лицу смиренное и дружелюбное выражение. – Однако Господь лишил меня глаза не со зла, а в расплату за былые грехи. И потому негоже гневить Всевышнего, противясь Его воле и пытаясь вернуть себе то, что было отнято в назидание на будущее. Извини, божий странник, но согласиться на твое предложение Капуцин не может. Поэтому ступай себе с миром, и да запомнит Бог и все присутствующие здесь твою доброту и бескорыстие.
Кали скривила презрительную гримасу, сплюнула в раковину и вернулась к протирке стаканов. Кто-то из сталкеров прыснул, кто-то покрутил пальцем у виска, кто-то пробормотал ругательство, лаконично характеризующее сделанный мной выбор. А получивший отказ Ипат расплылся в довольной, многозначительной улыбке и, понизив голос почти до шепота, произнес:
– Что ж, признаюсь: этот твой ответ обрадовал меня гораздо сильнее, чем какой-либо другой из вероятных. Рад, что все в итоге прояснилось. По крайней мере для меня. Давненько мне не выпадал такой удачный день. А если быть точным, то с августа, когда в Сосновом Бору меня едва не растерзал дракон. Всех братьев из моего отряда прикончил, а мной побрезговал, представляешь? И тогда я понял: это знамение! Знак свыше от Господа, коего ты, лицемер, на самом деле ни в грош не ставишь! Бог сохранил мне жизнь с одной-единственной целью: чтобы я исполнил данную однажды Командору клятву. Какую именно, тебе объяснять не нужно – по роже вижу, что понимаешь. И – хвала Небесам! – этот день наконец-то настал! Теперь тебе от меня не скрыться! Прошли те времена, когда ты раз за разом оставлял нас в дураках. Прошли и больше не вернутся. Ну а пока наслаждайся остатком своей жалкой жизни. Такой же дешевой и кислой, как та моча, какую ты тут хлебаешь.
