Дело осталось за малым. Юлька зажмурилась и несколько раз торжественно прошептала:
– Это я. Это я.
Она внушала себе изо всех сил: «Пусть это буду я». В карманном зеркальце отразились те же маленькие (поросячьи) глазки и нос картошкой. Бумажная нахалка, задорно щурясь, поглядывала на художницу. Со зла Юлька пририсовала красавице усы и скомкала промокашку.
Да и завуч строго смотрела с задней парты: чего это практикантка строит гримасы собственной тетради?…
Подружка Розка сказала:
– Приглашаю на день рождения. Приходи обязательно: тебя закадрит один парень.
Вечером их группа балдела вовсю, благо Розкиных родителей дома не было. Набрались пива и кончили тем, что к Розкиному плюшевому медведю, которого ей сами только что подарили, к лапе привязали верёвочку и стали бережно макать в большую кастрюлю с водой.
Вода лилась через край. Мишка со своей туповатой мордой то погружался целиком, то всплывал. Все выли и визжали от восторга. А с Розкой даже сделалось дурно – так она смеялась.
Юлькиным «кадром» оказался тощий очкастый парень из техникума связи. Он её проводил, трепался всю дорогу и пригласил в субботу на дискотеку.
Юлька побежала в парикмахерскую делать укладку. Её подстригли, накрутили и посадили под фен у окна, широкого как витрина. И тут за окном она увидала Розкиного – то есть своего, конечно – «кадра». Он махал рукой и делал вопросительное лицо: мол, зайти к тебе?
У Юльки сразу сделалось замечательное настроение! Она закивала головой, и жестяные бигуди восторженно забряцали о колпак фена. Однако, бросив взгляд в зеркало, Юлька ужаснулась. Она казалась лысой в этих катушках, уши стали большими и торчащими. Их жгли раскалённые бигуди, и уши полыхали прозрачно и малиново, как угли.
Но было поздно. «Кадр» был здесь и уже облокотился о подзеркальник, уставленный флаконами и щётками. Парикмахерша своими ручками в резиновых, изъеденных перекисью перчатках быстро-быстро собирала с Юлькиной безобразной головы бигуди. Большое зеркало дало прекрасную возможность сравнить их: лысую багровую Юльку – с хорошенькой беленькой парикмахершей.
– Нелёгкая у вас, девушка, работка? – сочувственно говорил «кадр», кивая на её розовенькие проворные ручки. Парикмахерша что-то кокетливо отвечала. А Юлька сидела между ними, переговаривающимися через её голову, как олух царя небесного. Когда она, курчаво-каракулевая, встала наконец, «кадр» сказал:
– Подожди у выхода, я сейчас.
И она, подумать только, ждала, как дура набитая! Он появился, чтобы сказать:
– Слушай, может, ты одна домой поедешь, а?
В окне дамского салона было видно, как «кадр» сидит в кресле и парикмахерша крутит его на бигуди, а он рассказывает ей что-то весёленькое: наверно, про Юльку, дуру набитую.
За стеной с утра смех, танцы, музыка. Студенческая свадьба. В модном французском танго старательно шаркают ногами пары: «Цветёт в мире чистый цветок, благоухания и красоты восхитительных… Отдам за обладание им и жизнь, и душу свою, и всё…», – в сладком забытьи, с придыханием всхлипывает, бормочет магнитофон.
Зажимай уши – не зажимай: всё равно слышно. У Юльки завтра открытый урок. Устала зубрить, с чайником отправилась в кухню. В коридоре сидел незнакомый парень: может, из свадебных гостей? Он сидел прямо на полу, уткнув лицо в джинсовые колени.
– Меня на чай не пригласишь?
Юлька, не ответив, захлопнула дверь. Заварила чай, бросила в чашку сахар. «И чего я так…» Выглянула: парень опустил голову ещё ниже. С человеком приключилась беда – это было ясно.
– Входите, что уж с вами делать.
– Учишься? – парень кивнул на исписанные листы. Он был очень («Нечеловечески», – отметила про себя Юлька) красив. Синеглазый, волнистые чёрные волосы зачесаны назад. Герой из романа Гюго.
– Тесновато у тебя… – но видно было, что в рассеянных мыслях его была не Юлька и её комната, а совсем другое. – Давай поужинаем, что ли? Отметим знакомство, по чуть-чуть. Я быстро сбегаю.
Юлька терпеть не могла вина и оттого не любила компаний. Там ей приходилось выслушивать, что пусть, пожалуйста, она не задаётся и не воображает, и пускай лучше не портит всем настроения, а сидит дома. Но когда она оставалась дома, её обвиняли уже в задирании носа и в отрыве от коллектива.
– Мне некогда. И вообще не люблю.
– Пожалуйста, а?
Юлька молча сердито стирала помарку ластиком.
Парень быстро вернулся с набитыми пакетами. Водрузил в центр стола красивую чёрную бутылку с золотой этикеткой. Всё окружающее пространство завалил булками в сахарной пудре, банками с паштетами, плитками шоколада, пахучими крупными яблоками. Точно скупил весь гастроном и собрался кормить Юльку неделю. Смешной!
Парень забавно прижал руку к сердцу:
– Ты студентка, а студенты – из анекдотов знаю – всегда голодные. Не отказывайся!
– Вот ещё, не подумаю отказываться. Я вправду хочу кушать.
Он толсто намазал хлеб сливочным маслом, потом паштетом, сверху увенчал сочным кольцом колбасы. Галантно щёлкнув каблуками, протянул ей.
А выпив, враз помрачнел. Шагал из угла в угол, глухо рассказывал, что пережил сегодня две большие потери. Первое – потерял водительские права (он шофёр дальних рейсов). Второе – расстался с семьёй, с женой с сынишкой. Жена – дрянь, дешёвка, требует денег, денег, денег. А сынишку – жаль. Крупненький, кудрявый, сероглазый, очень похож на него.
Ему друзья ещё на свадьбе говорили: «Ты от неё уйдешь». И вот – так и получилось. Это не жизнь, хуже каторги. Из-за пустяка грызутся. Начинает всегда она. Сынишка уже понимает всё, говорит: «Мама – бяка».
Но главное – это права! Послезавтра в рейс. Господи, как он без прав!
Юлька утешала, как могла. Со всяким может случиться, чего уж так. Они могут сейчас сесть и объявления написать… Сотню таких бумажечек… Кто нашел права, обращайтесь по адресу… Всё утрясется. И с женой помирится, и права новые получит. И будет вспоминать этот жуткий день, как чепуху собачью.
Юлька здорово утешала. Парень остановился и приобнял её.
– Чёрт, – сказал взволнованно. – Кажется, я уже нашел кое-что, получше прежнего… Самое главное – жена у меня красивая, – вздохнул он. – Как артистка, все говорят. Красивая… И сварливая – в мамашу. Так что насчёт того, чтоб мириться – это ты брось… Сынишка, ты представляешь, уже всё понимает. Говорит: «Мама – дула, кака»… Дрянь! – Вдруг со злобой что-то припомнил. – Ведь четыреста («доперестроечных» рублей. – АВТ.) в месяц чистыми приношу… А она – такое сказала! Ну, не сволочь после этого?
Юлька тихонько грызла яблоко. Получая скромную стипешу в полсотни рэ, удивлялась, на что можно тратить подобные деньжищи? Ух!.. Она зажмурилась и закрутила головой.
– В Москву ездила с тремя тыщами. Вернулась – с рублём. Я тогда словом не попрекнул. А она – цоп! Мамаше шубу за тыщонку.
