Она невпопад говорила, что у них мальчики-близнецы с цветочными именами: Василек и Ромашка. Она уезжала в командировку в Свердловск – она инженер и часто уезжает в командировки. И вот, когда приехала (в этом месте она заговорила заметно труднее), когда она приехала, в квартире был кавардак. Папы долго не было с работы, и мальчики нашли занятие: рисовали на пыльной полировке домики и человечков. Полированная мебель была белая от пыли, и вся была в домиках и человечках, понимаете, в пыльных домиках и человечках?!
Он называл меня «Мой Мюнхаузен» – это за мой руль, – трогая себя за носик, вдруг призналась она. – Он любит меня, поверьте мне. И обязательно вернется в семью. Он увлекся вашей красотой. Оттого я не завидую красивым. Вам, наверное, очень сложно жить. Все время сомневаетесь и задаете себе вопрос: а бескорыстно ли вас любят? Может, любят вашу красоту, а вовсе не вас?
Я могла упереть руки в бока и сказать издевательски что-нибудь, что в таких случаях говорят счастливые соперницы оставленным женам и чему меня житейски учила тетя Лина. Но, ох как мне было тошно!
Я впервые подумала, что отрывать отца от детей, мужа от жены – такое же преступление, как – отрывать детей от матери, брата от сестры. Половинку от целого отрывать. Зареванная, я лежала на диване, но в это время по радио певица запела: «Я знаю, что любовь всегда права». Одна милая, добрая певица все понимала и была на моей стороне.
Я прожила с ним коротенькое время, но поняла, какое счастье – быть женой. Вечером возвращаешься домой усталая, блеклая. И платье, яркое и воздушное утром, уже не совсем свежо и точно выцвело, и туфельки, которых утром ноги не чувствовали, теперь нещадно жмут, и легонькие деревянные бусы к вечеру гнут бедную шею, как тяжеленный хомут.
И вот приходишь в комнату, пропитанную ЕГО присутствием, пропахшую ЕГО запахом, моешься в ванной, чтобы быть чистой и нежной к ЕГО приходу, и ходишь босиком по прохладным половицам и готовишь ЕМУ вкусный ужин, то и дело бегая в комнату к телевизору, чтобы не упустить интересный момент из фильма, и задергиваешь шторы в спальне, потому что еще возмутительно далеко до ночи…
Слышен поворот ключа в замке – пришел МУЖ. Он ужинает, плещется в ванной, раздевается, приходит в спальню. И я делаю все, чтобы хотя бы в эти минуты не помнил о них. Об оставленной семье. В остальное время он помнил о них всегда.
Я неожиданно для себя открыла это. Нам вдвоем стало невозможно находиться в одной комнате, нельзя было слушать радио, смотреть телевизор. Если в спектакле или фильме произносится имя «Тося», в комнате наступала гнетущая тишина. Как будто меня звали не Тося.
Если во дворе чужая мать звала заигравшегося малыша: «ВАСИЛЕК, ужинать», – мы оба вздрагивали. Если в передаче «Здоровье» говорили о лечебных свойствах РОМАШКИ, он мрачнел и курил, а я уходила на кухню. Точно третье лицо являлось в комнате.
Накануне Нового года он ушел. Всю ночь я, запорошенная снегом, задрав голову, глядела на окно на пятом этаже. Оно светилось уютным зеленым светом, а в полночь погасло. В глубине квартиры зажглась елка, и заплясали два маленьких человечка. Они бы не плясали, если его не было там.
Стыдно вспомнить, что я вытворяла. Я звонила к нему домой и просила Тосю, ею жену, позвать его к телефону. Я кричала ей «разлучница»! Я ворожила по книгам черной магии: булавкой выцарапывала ее глаза на украденной фотографии, рвала и топила ее бумажную фигурку в блюдце с водой. Я бегала к нему на работу и караулила у служебного входа. Я лгала, что я беременна от него и обещала отравиться, устраивала дикие сцены наедине и при посторонних… словом, вела себя безобразно.
И вот прошел этот год моей бесплодной борьбы за него.
Стояла поздняя осень, я ехала в пустом автобусе.
На остановке вошли и сели впереди мужчина и женщина. Судя по тому, что они не разговаривали и не выказывали ни малейшего волнения, что сидят близко – из этого я сделала вывод, что они уже давно муж и жена. Их спины показались мне отчужденными, неприязненными. И вдруг я чуть не вскрикнула: это был он со своей итальянкой! Они чужие друг другу, я снова могла надеяться. И выскочила вслед за ними, хотя мне было еще ехать да ехать. Я почти вплотную подошла к ним и во все глаза смотрела.
Они не видели меня. Они вообще никого вокруг себя не видели. Я ошиблась: они не разговаривали вовсе не из-за отчуждения, а просто потому, что не будет же человек разговаривать сам с собой!
Она была беременна, донашивала последние недели.
И он только крепко-крепко стискивал ей руку в варежке, глядя внимательно в ее сияющие глаза. Полуулыбаясь-полухмурясь, тянул ее руку к себе, заставляя ее приблизиться. Ему было достаточно даже этой близости на расстоянии. Ее огромный живот касался его, когда она неуклюже переступала с ноги на ногу. Он без надобности тщательно укутывал ее, поднимал и застегивал ворот. Она сняла варежку и взяла его руку. Я видела, как он опьянел, как закрылись его глаза. Она тихо поднесла его руку к губам под видом, что хочет согреть ее, а сама быстро-быстро, едва касаясь губами, целовала ее…
Да ведь я презлющая старая дева, вот кто, думала я.
Я
Ляля вернулась ни с чем – ближняя булочная закрыта на санитарный день. Они с Тосей торопятся на работу. Идти за хлебом придется мне.
Я быстренько привожу себя в порядок, второпях мажу губы Лялькиной помадой ядовито – алого цвета.
Автобус битком. Когда он тормозит у очередного светофора, я, не найдя точки опоры, растопыриваюсь, как лягушка, и падаю лицом на спину впереди стоящего мужчины. Со стороны смотреть – точно я в страстном поцелуе прильнула к его лопаткам. На мужчине белая, как снег, рубашка.
Я бормочу извинения. На его плече отпечатались два игривых ядовито-аленьких лепестка. Пассажиры хихикают и упражняются в остроумии насчет ревнивой жены. Мужчина оборачивается… Сережа. Сережка! Серёженька…
Вокруг шумно, но я глохну, трясу головой. В ушах звон.
Так странно близко его внимательные глаза. Звон стихает, и я слышу:
– Можешь в половине седьмого со мной встретиться?
В половине седьмого от вокзала отправляется мой рижский поезд.
– Конечно, могу!
ХРУСТАЛЬНЫЕ ЦЕПИ. ДНЕВНИК ОТЧУЖДЕНИЯ
Вот она, растрёпанная от частого перелистывания общая тетрадь в синем дерматине. Странное по нынешним временам желание поверять тайное бумаге. Заведи ты страничку в соцсетях – и хоть наизнанку выворачивайся. Вмиг налетят, как мотыльки, виртуальные подружки по несчастью. И советов надают, и вытрут слёзки, и посочувствуют, и отругают, и похохочут, и своих аналогичных историй на тебя ворох вывалят.
Но Олеся – моя родственница. У нас в роду – старомодная любовь к эпистолярному жанру. Я знаю её историю и принимала в ней непосредственное участие. В смысле, участливо выслушивала: не в моих правилах лезть в чужую семью.
Олеся не помнит, в какой книжке вычитала: «Мужчина – враг. Семейная жизнь – война. Не доверять ни на минуту. Выигрывает тот, кто хитрее и упрямее».
