– Счас, перед каждым… – топырит она перламутровую губку. – Ты меня чёрненькую полюби, а беленькую всякий полюбит.
Вот и поговори. Когда зеленоглазая фигуристая Лидка появилась в нашем посёлке, мужчины… как бы это выразиться. Взгляды у них мечтательно затуманились. А женщины, наоборот, посуровели, подобрались, насторожились. Это как опытного диверсанта нежданно-негаданно забросили в глубокий надёжный тыл.
Лидке под сорок, а она до сих пор не заматерела по-женски, не раздобрела, не раздалась в мягкой уверенной бабьей полноте, как это случается при покойной замужней жизни. Поджарая, по-девичьи тонкая, с возмутительной талией, просматривающейся даже через толстый зелёный полосатый, как арбуз, халат. В нём она лениво и шикарно, как кинодива на Каннской ковровой дорожке, дефилирует по посёлку среди лопухов, неприкаянных кур и коз. Подозреваю, в халате же и встречает гостей по переписке.
Когда-то Лидка отбывала срок в колонии и сейчас нигде не работает и непонятно, на что живёт. После выяснилось – на что: сдаёт свою московскую квартиру. Вот так, не пито – не едено, чистыми на руки 35 тысяч рэ. У нас мужики на пилораме, вкалывая от зари до зари, столько не получают. То есть, к неприятию Лидки женской частью посёлка по гендерному признаку, прибавилась острая неприязнь расового характера.
При чём тут раса? Москвичи – особая раса, всем давно известно.
Вот, например: у нас как праздники – жди ураганных ветров и похолодания с дождями. Уже до погоды барыня Москва добралась: мало ей, жирёхе – теперь подавай на праздники в единоличное разовое пользование синее небо и ясное солнышко. А что всей стране погоду перепортили – по фигу. Что это, если не расизм чистой воды? Ну уж, зато когда Москва гниёт в холодных дождях или, обратно, задыхается от смога, или, к примеру, корячится в пятичасовых пробках – это всей России прямо бальзам на душу, майский день, именины сердца.
Откуда Лидка взялась в нашем посёлке: здесь жила её тётка. Тётка уехала нянчиться с внуками, а присматривать за домом выписала племянницу.
Стало быть, Лидка сидела… Да, Лидка сидела, и нечего строить похабные ухмылочки – за это и в нос зафинтилить можно. За что, за что сидела… Никого не убивала, ясно вам? Хотя надо бы – одной гнидой на земле было бы меньше.
Лидка качает атласной ножкой в страшном тёткином шлёпанце. Попивает кофе, с аппетитом хрустит коричными крендельками, слоёными брусочками, смуглыми коржиками, пудреными колечками – и незаметно опустошает сухарницу. Не жалко, насыпаю с горкой ещё: вчера набрала целый пакет в кулинарии… Лидка забрела туда со мной в своём арбузном халате. Навалившись упругой грудью, горячо и мокро дышала в ухо, приходила в ужас:
– Офигеть, как ты зашлаковываешь свой организм!
Она сидит на здоровом питании: клюёт орешки, изюм, пророщенную пшеницу, льняное семя. Зато за стенами дома, если посадят за стол, наворачивает будь здоров, зашлаковываясь по полной. Наваристый суп на первом (не слитом, холестериновом!) бульоне, макароны в ядовитом ярко-красном кетчупе, пельмени-убийцы… Это как голодный курильщик у соседа стреляет полпачки, объясняя: «Своих нету: бросил курить». А и на здоровье – на Лидкиной поджарой фигуре это никак не отражается.
– И этого прогнала?! – горестно вопрошаю я, имея в виду жениха. – Ох, Лидка, Лидка.
– Не поверишь, еле отшила. Смола.
Лидка рассказывает, как – отшила. Увлекла гулять по посёлку, заглянули в аптеку. Подвела к окошку да как гаркнет на всю аптеку: «А виагра, самая большая доза, у вас имеется?» А народу полно после рабочего дня. Жених, как ошпаренный, отскочил: «Ты чего?! Не могла ещё в рупор объявить?!» А Лидка заливается: «Ах-ха-ха-ха!»
Смеётся она очень артистично: хватается за животик, переламывается в стебельковой талии, в восторге барабанит кулачком по коленке, запрокидывает и жмурит кошачье личико. Ах-ха-ха-ха! Такая она, Лидка.
У Лидки к женихам определённые запросы. Чтобы был не бедный: вместе путешествовать по миру. Чтобы с машиной: ездить по стране. Чтобы бездетный: не квохтал бы над детьми и внуками: ути-тюти – слушать противно. Чтобы руки росли, откуда надо: починил бы Лидкину инвалидную бытовую технику. Чтобы не импотент, а как раз сильно наоборот. Чтобы не нудил и не мешал Лидке вести свободный образ жизни. Чтобы по улице под ручку пройтись было не стыдно. Знаете, Лидке нравятся такие… Мускулистые, загорелые, натёртые мускусом, в набедренных повязках…
– В набедренной повязке ты его по посёлку поведёшь?
Как-то очередной жених, наслушавшись Лидкиных теорий о семейной жизни, выскочил от неё среди ночи в исподнем, вращая безумными глазами и вопя: «Да ты ведьма!» – с интонациями Юрия Яковлева из фильма «Иван Васильевич меняет профессию».
Когда приезжает гость, она стелет ему в кухне, а сама как бы в страхе запирается на ключ в горнице, чтобы он не посягнул на её сокровище. Если гость нравится, ставит условие:
– Постель – только через штамп в паспорте. Ну и что, что проверка на совместимость. Ну и что, что не девушка. Я так воспитана.
– Лидка, сейчас равноправие, – уговаривает заглянувшая на огонёк соседка Тая. – Сексопатологи давно доказали, что в постели мужчины отдают энергию, а женщины ею питаются, потому и живут дольше. Женщинам секс даже нужнее, чем мужчинам!
– Тебе хорошо говорить, у тебя муж.
Лидка трепетно относится к чужим мужьям. Она считает, что всех более-менее годящих мужиков ушлое бабьё давно разобрало. Болтаются одни неприкаянные, как это самое в проруби… Сплошь не кондиция: выбраковка, просрочка, залежалый товар с гнильцой. Потому женихов она встречает заранее взвинчено-раздражённо, если не сказать – враждебно.
Сначала соседки спасали от Лидки-саранчи обеды и мужей. А после и вовсе захлопнули перед её носом дверь, от греха подальше. Осталась одна я. Во-первых, муж её на дух не переносит («Опять к тебе эта приходила? Нашла подружку!») Во-вторых, мы с ней по гороскопу ярко выраженные не земные знаки: Лидкин и мой огороды зарастают травой – в отличие от соседских расчерченных прилизанных, расчёсанных грядок.
Артистка Лидка изображает в лицах, как соседки весь день сидят с биноклем у окошка. Если, не приведи Бог, проклюнется чахлая нелегальная травинка, они включают сирену и с тяпкой, лопатой, плоскорезом и прочим грозным огородным орудием несутся ликвидировать вражеского лазутчика. Ликвидируют, зачистят, смахнут пот – и снова на свой пост у окошка – бдеть. А-ха-ха-ха!
Лидка окидывает взглядом остатки пиршества, потягивается грациозной сытенькой кошечкой и отправляется к себе домой. В раковине остаётся груда грязной посуды, поблёскивающая по краям Лидкиным губным перламутром. Кран протекает, вода с нежным умиротворяющим звоном капает из чашки в блюдце, из блюдца в тарелку, из тарелки в миску, из миски в кастрюлю. Как ксилофон: блим-бом-блюм! Напоминает сцену из фильма, любовное объяснение Пьера Безухова и Элен в её аристократическом доме: каскад каменных чаш, мелодично журчащие и капающие фонтаны, музыкальная капель… Если закрыть глаза, вполне можно вообразить себя в японском зимнем саду.
