Она уже нетерпеливо, досадливо топала сапожком:
– Хорошо, хорошо… Отпустите же мою руку.
И пошла быстро, скрипел снег под крутыми снегуркиными каблучками. Нехотя отворилась на тугих пружинах и захлопнулась высокая чёрная дверь. Жемчужинка вкатилась обратно в пасть алчного дракона.
Серёга бухнулся на сидение. Лицо у него было чернее тучи. Он погиб. Зачем, кто сейчас его заставлял врать про «мазду»? Ведь она и так, в сущности, сказала: да, я согласна встретиться. Окажись под рукой нож, так бы и исполосовал проклятый, бездумно шлёпающий во рту мокрый кусок мяса, именуемый языком.
В десятом часу утра, когда пустеют дома и дворы, Серёга подъехал к дому на Ломоносова. Оставил «танюху» на стоянке у соседнего дома. На скамейке мумией сидела древняя старуха, укутанная в плед.
Вот знакомая дверь в золотых гвоздиках. Ключи были зажаты в кулаке. Остановившись перед дверью, зачем-то понюхал пальцы: они крепко, кисло пахли нагретым железом. В ладонь выплюнул жвачку, залепил подсматривающие соседние «глазки». Выбрал самый большой ключ и тихо поднёс к скважине. Ключ не подошёл, то же он проделал с другими ключами. Ни один их них при этом не звякнул – Серёга подивился своей ловкости. Тут только он обратил внимание на свежую жестяную заплату на двери: замки был сменены!
Как он не сообразил: хозяева, теряя ключи, сразу меняют замок! Оставалось отдать связку – именно с этим он шёл сюда, разве не так? За дверью едва слышно (как в бункере) звонок пропел «калинку».
Тихо. Муж точно на работе – такие пухлые живчики любят проявлять должностное рвение. Но вот послышались шаги. Блеснул жёлтеньким и погас «глазочек». Начали открываться запоры: что-то скрежетало, звякало, звенели и падали цепки. Точно сейф отпирался.
– Что нужно? – из-за цепочки насторожённо смотрело худое, блестящее от крема лицо мегеры.
– Вы меня не помните, – бормотал Серёга в щель между дверью и косяком, потряхивая, как дурак, перед носом женщины ключами. – Вы в такси оставили, – и умоляюще протягивал связку, и всё потряхивал ею.
Она узнала таксиста. Пропихивать увесистую связку в узкую щель было неловко. Мегере пришлось, наконец, скинуть цепочку. В это время за её спиной зазвонил телефон. Она, не успев взять упорно протягиваемые ключи, схватила трубку – ждала звонка.
Серёга украдкой огляделся. Прихожая была очень просторная, на полу лежал толстый пушистый ковер. За дверью ванны била сильная струя воды – на хозяйке был надет купальный халат до пят.
– Только не надо капать мне на мозги, – цедила она в трубку.
Она одна в квартире, решил Серёга. Интуиция его никогда не подводила. Он точно знал, что женщина в квартире одна.
Мегера, разговаривая, совсем отвернулась. Хорошо, что не оглядывалась: не приведи бог, если бы она видела сейчас его лицо. Серёга схватил ее за твёрдую шею, другой рукой обнял сзади худое туловище, так чтобы её локти, как у солдатика, оказались плотно прижатыми к бокам, и поволок в ванную.
Ванна была до краёв полна водой. В запотевшем зеркале вместо своего лица Серёга увидел налившееся тёмной кровью пятно.
Непонятно, откуда в тщедушном теле бралось столько силы. Андрею не только с ним, с самим собой приходилось бороться: с готовым выскочить из рёбер сердцем, с дрожащими и позорно слабеющими руками.
Он надавил на её голову и погрузил в ванну. И не удержал: с такой силой, взболтнув воду, вырвалась голова. Он увидел в зеркале мокрое безумное лицо с хватающим воздухом ртом, но поймал голову и снова окунул. Навалился на её переломленное пополам, взбрыкивающее тело в задравшемся халате, на голые худые ягодицы, и держал до тех пор, пока судороги, сотрясавшие её и его тело, не затихли, и руки перестали бессильно ползать под водой и ощупывать и опираться о дно и стенки ванны.
Серёга поднял обмякшие ноги и перекинул в ванну – вода вскипела, хлынула через край. Халат на её спине вздулся пузырём, по нему гулко застучала струя воды. «Так вот как это бывает, – думал он. – Так вот как это бывает…»
Поживи, посопротивляйся жертва ещё минуту – и под победное гоготание сама утопила бы в ванне Серёгу. Сам убийца был едва жив. В желудке что-то живое корчилось, ворочалось…
– Только этого не хватало, – услышал он как сквозь вату вскрик. Утопленница, отнеся от уха трубку, всматривалась в его лицо. – Да его рвёт! Господи, ковёр! Тата! Нажрутся с утра… Тата же!
Вдруг появилась девушка в пушистом халате. Он ничуть не удивился, узнав Наташу. Напротив, её появление здесь было продолжением естественного хода событий.
– Опохмелиться захотел, вот и припёр с ключами… Тата, отверни ковёр – изгадит. Алкаш! – она куда-то пошла. Под халатом энергично двигались худые ягодицы, за которые он только что заталкивал её в воду.
Когда Наташа, переглянувшись с мегерой, взяла ватку с нашатырём, он со злобой, слабо ударил её по руке, ватка упала на ковёр. Грязно выругался, хотя ни в школе, ни в армии не матерился. Кажется, стало чуть легче.
У подъезда опустился на скамеечке рядом со старухой, чей плед был уже густо припорошён снегом. Рукой копнул шершавый серый наст, вынул пригоршню льдистого снега. Начал прикладывать ко лбу, пока по лицу не потекли ледяные струйки, потом стал жадно кусать его.
Старуха пошевелилась и сказала:
– Кошки гадят на снег. Разве можно исть снег-то?
Машина с именем чужой любовницы преданно ждала его на стоянке.
ОБОЙНЫЙ ХУДОЖНИК
Это было не уютное ванное гнёздышко, которое из обыкновенного санузла могут устроить только мягкие женские ручки. Здесь не висели, распяленные на никелированных палочках, пушистые полотенца и махровые простыни.
Не теснились на полке флаконы с гелями и шампунями. Отвинтишь колпачок – и толстой тягучей каплей ползёт и нехотя разливается в ладони благоуханным озерцом расплавленный самоцвет: из этого флакона – в застывших древних пузырьках янтарь, из того – кровавый рубин, а из этого – изумруд или опал…
Здесь нет щёточек, пилочек, щипчиков и прочих штучек непонятного, но совершенно необходимого для гигиены и семейного счастья назначения. Не плывут по голубому кафелю лебеди в золотых коронах. Не ездит на колечках стыдливая прозрачная шторка. И не валяются под ванной привезённые из Крыма сланцы с застрявшей в рубчатой подошве черноморской пляжной галькой.
А имеется грузная туша старинной чугунной ванны на непропорционально тонких ножках. В наличии обжигающий ступни холодом цементный пол да стены, крашенные казённой синей краской, до самой зарешёченной вентиляционной, заросшей мохнатой пылью дырки. На дверях – календарь с загнувшимися углами за 199… год. На гвозде – лыковая, склизкая мочалка, купленная в том же году, что календарь. Всё.
Неуютная, дышащая нежилой погребной сыростью ванна холостяка.
Мужчина сидел в комнате, в кресле, преувеличенно внимательно рассматривая уложенные на коленях белые слабые руки. Он так долго сидел. Потом встал («пора»), направился в склеп ванной. Включил свет – под потолком загорелась тусклая от пыли электрическая пленница в решётчатом корсете.
