– А?
– Смотрите зачем, говорю? Если противно.
Как тут объяснить. Зеня уже не мог без телевизора. Это было что-то вроде необходимой ежедневной порции желчегонного. Или наркотика.
Было уже поздно. Разложили диван, девочку уложили к стене.
– А вы как же?
– А я в сенях сплю. Там не жарко и полог от комаров, – в горле у Зени пересохло, голос дрожал. Люба зевала, ей давно хотелось снять тесную футболку и тугую джинсовую юбку. Но хозяин всё торчал рядом. Пришлось лечь в одежде и натянуть до подбородка простыню. Зеня присел рядом:
– Как бы сказать проще, Любаша – про любовь… Ведь пространство вокруг нас пронизано, буквально напоено любовью. Все хотят любить и быть любимыми. Любви, дайте любви! Это называется: стоять по горло в воде и умирать от жажды. Слышали притчу, Любаша? Замерзающий путник сидит перед холодной печью и требует: «Почему ты холодна ко мне, согрей меня». Ему не приходит в голову принести хворост и зажечь огонь – и печь щедро поделилась бы с ним теплом. Несчастье в том, Любаша, что люди всё усложняют, а надо быть проще… У вас простынка сбилась, дайте подоткну… Чтоб мяконько было… – Зеня задыхался.
Любе надоели шевеление и возня. Локтем отпихнула дрожащие Зенины руки и больно попала по его слабой переносице. Грубо сказала:
– Уйдите, а? Устала как пёс, спать хочу. А будете приставать – уйду на вокзал. – И, отворачиваясь и засыпая, с досадой пробормотала: – Привязался, долдон.
Зеня вышел на крылечко. Стоял, задрав голову, зажав пальцем ноздрю, чтобы не капало. Что ж, Люба оказалась не его женщина. Но Зенина половинка найдётся, просто нужно упорно искать. Вон сколько звёздных точек в небе: попробуй, отыщи среди них единственную. А ведь где-то она светит, его звёздочка ненаглядная, его Вселенская искорка…
Зеня подождал, пока уймётся кровь и в душе уляжется неприятный осадок. И пошёл спать в сени.
ПОДКАБЛУЧНИК
Какие же они были юные, кудрявые, чистенькие, прелесть какие хорошенькие! Как фарфоровые статуэтки, как сахарные фигурки на свадебном торте. Глядя на них, думалось, что они могли познакомиться только на великосветском балу. Увидели друг друга, слабо ахнули, предобморочно закатили глазки – и протянули друг другу хрупкие кукольные ручки.
На самом-то деле он действительно был единственным отпрыском в профессорской семье, а она приехала в город из медвежьего угла. Вылезла на перрон с фанерным чемоданом: его вздутые бока засупонивал истрепавшийся о поротые детские задницы отцовский ремень. И действительно была близка к обмороку, оглушённая вокзальной толчеёй и тысячным гулом голосов. Щёку ей хомячьи оттопыривал сунутый в нервном возбуждении ком слипшихся леденцов.
Он провожал мамахен на курорт в Адлер. Выслушал прощальные наставления, посадил в купе, чмокнул в напудренную щёку и зашагал домой. И увидел на перроне трепетную юную пастушку с леденцовым флюсом за щекой. Как воспитанный мальчик из хорошей семьи, подхватил перемотанную изолентой, липкую от леденцов ручку чемодана, туго набитого гранитом науки. Учтиво спросил, куда поднести.
Она пролепетала по затисканной, тоже липкой бумажке адрес вуза. И, в своём ситцевом платьице, с корзиночкой тощих косиц на шее, вприпрыжку побежала за ним.
В голове у неё билось: «Ой, сворует чемодан, ой, сворует! Сейчас вот прибавит шагу, впрыгнет на ходу в трамвай – и поминай как звали». Перед отъездом она была проинструктирована матерью: сколько ширмачей промышляет на городских вокзалах. Сколько у них способов облапошить деревенскую неопытную дурочку вроде неё.
Про чемодан она ему потом сама ему рассказала. Не сразу после тайного похода в загс, когда бушевала стильно загорелая в Адлере мамахен, – а позже, когда уже окончательно его приручила, и он не сводил с неё преданных, как у комнатной собачки, глаз.
В приёмной комиссии выяснилось, что общежитская койка освободится только завтра. Как воспитанный мальчик из хорошей семьи, он пригласил её переночевать в пустующую квартиру. Отец-вулканолог в это время в экспедиции изучал камчатские гейзеры.
Как воспитанный мальчик, предложил ей принять душ. И, подавая полотенце, сквозь прозрачную шторку, усыпанную водяными жемчужинами, – увидел ВСЁ. Всё закончилось нечаянной, неожиданной для обоих, ошеломляющей, стремительной постельной сценой. Деревенское, свежее, полнокровное девичье лоно жадно поглотило, впитало скудное, неопытно разлитое прохладное стадце худосочных интеллигентских головастиков. Один, самый прыткий, нахальный и неумный, достиг своей цели…
Потерявшее невинность дитя ничуть не расстроилось. С хрустом потянулось: «Кр-рысота!» – и, раскинувшись и заняв треть кровати, сладко проспало до обеда следующего дня, так что едва поспело на раздачу общежитских коек.
– Теперь ты как честный человек, просто обязан… И как зовут твою прелестную Абелию? – пытали его мы, жестокие сокурсницы, к которым он приплёлся просить женского совета.
– Зина.
Мы переглянулись, фыркнули:
– Как?! Зи-ина?! Кошмар.
Зина-корзина. Шла Зина из магазина. Кукла Зина из резины. Имя ассоциировалось с продавщицей из винно-водочного. Так сто лет уже никого не называли.
– Между прочим, в переводе с греческого, Зинаида означает: дочь Зевса! – защищал он свою возлюбленную пылко, как лев. Его полное имя и было Лев. Лев, он и есть лев, без всякого перевода. Дочь Зевса и Царь зверей – чем не пара?
Мы таскали парочку по музеям, вечеринкам и пляжам. Якобы чтобы приобщить провинциальную простушку к благам цивилизации – а на самом деле чтобы, уткнувшись друг другу в плечо, вдоволь над ней похихикать и похрюкать.
Это же со смеху укатаешься, когда в парке вспотевшая от июльской жары Зиночка без ложной стыдливости нарвёт травы, задерёт по очереди полные руки и душистыми пучками накрепко, тщательно вытрет под мышками. Понюхает порозовевшие подмышки, подумает. Нарвёт ещё и ещё раз деловито и тщательно осушит влажные пуховые подмышечные ямки. И, выдохнув: «Кр-рысота!» – упадёт на лужайке, с наслаждением раскинув руки.
Зиночка по каким-то медицинским показаниям не доносила младенца. Всех уверяла, что выкидыш сделала над ней свекровь. То, что свекровь сделала им с Лёвушкой отдельную квартиру, как-то не афишировалось.
Зиночка быстро утешилась, заведя породистую кошку. И сама была похожа на сытенькую кошечку: залоснилась, налилась очаровательным мяконьким жирком и дамской уверенностью, стала вся такая томно-ленивая. И уже свысока посматривала на нас, засидевшихся в девах, подсохших в пыльных аудиториях старшекурсниц.
Мы уныло злословили про деревенских хищниц. У таких главное: избрать с мужчинами верную тактику. Этому не научишь, проявляется на уровне интуиции (передаётся по женской линии).
Сначала разведает, кто перед ней. Прожжённый, ветреный гуляка – тогда разыграет из себя целомудренную недотрогу. Ах-ах, нет-нет, что вы! Я не такая, я только после свадьбы!
