Мысль была здравая, но она, к несчастью, безнадежно запоздала.
Вскинув «страйк», я с ужасом обнаружил, что на нем погасли все до единого индикаторы.
– Только не это! – пробормотал я, с дрожью в коленях осознавая, что стряслось с моим оружием. – Только не сейчас! Ну почему именно сейчас, а не минутой позже?
Несколько безрезультатных нажатий на спусковой сенсор лишь подтвердили мои опасения. Находившийся у меня в руке около десяти минут «страйк» вышел из строя, подобно любому другому современному оборудованию. Да, я знал, что рано или поздно это случится, но надеялся, что к тому моменту оружие мне уже не понадобится. Увы, у судьбы имелось на сей счет иное мнение.
Осерчав, я собрался было шарахнуть со злости пистолет об пол, но вовремя одумался. Какого дьявола? Это мне доподлинно известно, что теперь я безоружен. А вот робкий регистратор таких подробностей пока не знает. И потому продолжает считать, что в данную минуту я все еще являюсь для него крайне опасным противником.
– Эй, Коркин! – прокричал я. Речь моя звучала сипло и надтреснуто. Но надрывать голос в пустом, отделанном кафелем помещении было вовсе не обязательно. – Слушай сюда, прапорщик! Я знаю, что ты еще здесь и что ты решил меня убить! Только это не так просто, как тебе кажется! Не веришь – спроси у Кукуева и Чертухова, если, конечно, ты умеешь разговаривать с мертвецами! Но лучше вместо этого реши-ка одну задачку! У меня в руке импульсный пистолет, в котором почти полсотни патронов. У тебя – какая-то ржавая хренотень с пятью или шестью зарядами в барабане. Каждая моя пуля может запросто продырявить толстую бетонную стену. Твои не пробьют насквозь даже холодильник. А теперь, внимание, вопрос: у кого из нас больше шансов дожить до рассвета, когда через десять секунд я начну расстреливать здесь все подряд?.. Девять секунд, Коркин!.. Восемь!..
Я блефовал и поэтому шел на немалый риск. Если регистратор меня видел, он мог броситься сейчас в отчаянную атаку, ведя на бегу пальбу, а я был совершенно не в состоянии отстреливаться. И мне останется лишь пуститься наутек, уповая на то, что, войдя в морг, Коркин оставил двери незапертыми. Вот только при моей нерасторопности я вряд ли успею доковылять до них, не получив в спину револьверную пулю…
Ситуация сдвинулась с мертвой точки при счете «четыре». И, к моему вящему облегчению, не в сторону нового кровопролития.
– Л-ладно-л-ладно! – послышался из дальнего угла морга сбивчивый и дрожащий голос. Похоже, мой незримый враг засел или в трупомойке, или за стеллажами с анатомическими образцами и видел оттуда разве что мою бледную тень. – Н-не стреляйте, н-не надо! Я… н-не хотел причинять вам зла! И Кукуеву говорил, что его затея ничем хорошим н-не кончится! Давайте это самое… просто разойдемся по-мирному, без стрельбы, хорошо? Берите все, что вам нужно, и уходите! А я тут потом… разберусь!
– Договорились! – отозвался я, весьма довольный покладистостью Коркина. – Но сначала ты отдашь мне свое оружие! Все, какое у тебя есть. Швыряй его сюда! И поторопись – у тебя осталось на это всего четыре секунды!
Регистратор засуетился – как я и предполагал, он прятался в трупомойке, за пластиковыми занавесками – и, показавшись мне на глаза, перебросил через анатомические столы сначала револьвер, а затем длинный ампутационный нож, взятый, видимо, про запас из инструментов покойного Чертухова.
Держа «страйк» нацеленным на прапорщика, я покинул убежище и доковылял до револьвера, пнув попавшийся мне по дороге нож под шкаф. После чего подобрал длинноствольный «кольт-анаконда», взял его в левую руку и приказал испуганно выглядывающему из-за занавески и держащему ладони на виду Коркину:
– Выходи и ложись на пол лицом вниз! Живей!
– Мы же договорились!.. – обиженно загнусавил он. Но я его успокоил:
– Не бойся, все будет нормально! Сам посуди: на кой мне тебя на пол укладывать, если с пулей во лбу ты ляжешь на него без моей команды. Просто хочу, чтобы ты был все время на виду, пока я не переоденусь… И руки вперед вытяни! Их я тоже должен все время видеть!
Прапорщик с протяжным, мученическим стоном повиновался. Уперев ему в затылок ствол «страйка», я прошелся по карманам капитулянта и тоже выгреб из них все ценное. Плюс к этому разжился пачкой патронов «магнум 44», от которой Коркин попросту не успел избавиться за тот короткий срок, что был отпущен ему на разоружение.
– Это не оружие! – поспешил оправдаться регистратор, почувствовав, как я вынимаю у него из кармана запасные патроны. – Вы сказали только про оружие, и я вам отдал все, какое у меня было!..
– Расслабься, все в порядке, – отмахнулся я, не став придираться к несущественным мелочам. Хоть не отыщи я у прапорщика ничего, хоть обнаружь у него второй, сокрытый от меня револьвер, участь Коркина была бы одинаковой. Переложив патроны в карман пижамы, я взял «анаконду» за ствол и будто молотком огрел ею регистратора по макушке. Не изо всех сил, а так, чтобы вырубить его на некоторое время. Коркин хрюкнул от неожиданности, обмяк и, уткнувшись щекой в кафель, замер без движения, ничем не отличимый от трупа.
Два смертоубийства или три – по-моему, для меня это уже не имело принципиального значения. Но я все равно счел нужным удостовериться, что прапорщик дышит. Забавное, согласитесь, проявление гуманизма после той бойни, какую я здесь учинил. И тем не менее это несостоявшееся убийство – а Кукуев, к счастью для него, дышал – стало для моих нервов чем-то вроде успокоительного и одновременно тонизирующего лекарства. Причем довольно эффективного – по крайней мере, эффективнее тех препаратов, какими меня пичкали в госпитале.
Головокружение не исчезло окончательно, но стало вполне терпимым, отступив от той обморочной грани, на которой я балансировал после выхода из последней отключки. Руки-ноги тоже не перестали дрожать, но позволили мне переодеться в один присест, без передышек, и застегнуться на все пуговицы. Не прошло и пяти минут, как я был готов покинуть морг и отправиться на автостоянку госпиталя, к ожидающей меня трофейной «Ладе-Каприфоли».
Ретроналадонник Кукуева приказал долго жить, как и «страйк», поэтому их пришлось без сожаления оставить в морге. Подельники Аристарха, очевидно, пользовались более современными коммуникаторами – вшитыми в череп имплантами, – потому что иных мобильных устройств я больше нигде не обнаружил. Что ж, придется обойтись без средств связи. Как, очевидно, и без денег. Интуиция подсказывала мне, что все отобранные у охотников за алмазами кредитки, побывав в моих пальцах, уже не пройдут проверку.
И лишь ключи от старенькой «Лады-Каприфоли» вселяли уверенность, что этот тарантас прослужит мне хотя бы ближайшие двенадцать часов. Вся техника, сделанная в России не позже двадцатых-тридцатых годов нынешнего века, демонстрировала при контакте со мной рекордную живучесть. Также я был уверен насчет неожиданно угодившего мне в руки раритетного револьвера. Пускай он не такой мощный, точный и многозарядный, как импульсный пистолет, зато его простая и проверенная временем механика не подведет меня в самый ответственный момент, как это случилось со «страйком».
