Вовчик разворачивал конфетку не сразу, не спеша. Перебирал, едва прикасаясь, пальцами невесомо и любовно, расстегивал серебряное платьице, аккуратно складывал в квадратик или треугольничек. Клал осыпанный орехами шоколадный шарик на кончик шаловливого, сложенного желобком языка. Прикрыв ресницы, играл, смаковал, бесконечно перекатывал уменьшающуюся, тающую во рту конфету, слегка сдавливал губами, будто целуя, всасывал, выталкивал, топил в глубокой ложбинке языка…
* * *
А Елена Андреевна все трусила, не могла решиться насчет квартиры…
Вовчик перестал появляться. Неделю, месяц, два. Она сначала держалась, потом начала ревновать, страдала чем дальше, тем ужаснее.
Как-то очень давно, в начале замужества, они разводили на даче костер для шашлыков. Муж занялся мясом, а юная Елена Андреевна в оранжевом югославском комбинезончике, укладывала в мангале чурки. Моросил дождь. Чурки были черные, ледяные и тяжелые, будто из железа. От огня они быстро обуглились, молочно задымились. Но огонь жил внутри их: то и дело выбивался, огненной струйкой пробегал, стреляя, то кровяным язычком лизал агатовую чурку – и с шипением исчезал. Потом вдруг вырывался из плена, охватывал все чурки разом, чтобы через минуту разочаровано увянуть.
То же самое происходило с Еленой Андреевной. От внутреннего жара обугливалось, чернело, запекалось ее сердце. Время от времени огонь оживал, адски отплясывал, заставляя ее корчиться, и снова прятался, чтобы продолжать тлеть и выжигать ее живые внутренности.
Настало время, когда Елена Андреевна сутками не выходила из спальни. Сидела безучастно в одной позе, не отрываясь смотрела в окно. На подоконнике пылилась папка с готовыми документами с дарственной, под которой она должна была и ни в какую не решалась поставить подпись. В Вовчик выдерживал характер. Приезжала балерина, явно бывшая в сговоре с Вовчиком, кормила подругу из кастрюльки чем-то подогретым, протертым, витаминным, повышающим иммунитет и гемоглобин.
– Хватит мучиться, – не выдержала она. – В Мельничном переулке сидит жутко засекреченная, гениальная пророчица. Между прочим, штатный сотрудник ФСБ. Клиенты у нее сама представляешь кто. Ее в мир не выпускают, держат исключительно для внутреннего употребления. Но я устрою.
Недалеко от грохочущего центра среди корявых старых лип прятался облупленный особнячок. При входе охранник, вооруженный как боевик, долго куда-то звонил, выяснял, прежде чем выписал пропуск.
Пророчица сидела в огромном пустом кабинете-зале, наверно, до революции хозяева закатывали здесь балы. Белые вертикальные жалюзи, мониторы, как в телестудии. Белый стеллаж с выдвижными ящичками-каталогами во всю стену. Строгий серый костюм обтягивал пряменькую спину и тощий зад гадалки. Елене Андреевне показались подозрительно знакомыми эти спина и зад. Она обошла крутящееся кресло и вытаращила глаза. Перед ней сидела без вести пропавшая сорок лет назад родная тетя Эмма!
– Эмилия, – строго поправила гадалка, нахмурив рыженькие выщипанные бровки. «Да, да, она же связана с ФСБ, – догадалась Елена Андреевна. – Там подписку дают. Ей родственников нельзя узнавать. Вообще никого нельзя узнавать. А то опять запросто исчезнет, у них это просто. Но как она прочитала мои мысли, я же молчала?»
Балерина деликатно удалилась. Клиентка села перед дисплеем, уложив папку на колени. Гадалка Эмилия(тетя Эмма) усмехнулась, мельком взглянула – будто прошила глазами толщу документов: до последнего простеплерованного листочка, и даже, честное слово, углядела где-то на дне фрагмент постельной сцены с Вовчиком. Елена Андреевна покраснела, стиснула коленки и крест-накрест прикрыла папку руками.
«Сделка? – привычно – равнодушно определила гадалка. – Подписывать-не подписывать? Ох, и жидкие вы, москвичи». Колючими холодными пальчиками ловко обмакнула в какую-то маслянистую жидкость, прикрепила к темени, вискам и запястьям Елены Андреевны присоски, от которых тянулись проводки к компьютеру. Елена Андреевна с любопытством ожидала увидеть пестрое мелькание картинок из ее жизни, начиная с младенчества. Вместо этого по экрану поползла нескончаемая абракадабра из букв и значков. Гадалка вся жадно с интересом подалась вперед, пальцы у нее, как взбесившиеся, носились, отстукивая, по клавиатуре.
Через полчаса Эмилия устало и довольно, как после хорошо выполненной работы, потянулась, потерла онемевшую спину.
– Итак, что мы имеем, если НЕ подписываем интересующий вас документ. Готовы? Смотрим, – она значительно ударила по клавише.
Елена Андреевна увидела на экране маленькую кухню и себя в ней. Она в клеенчатом фартучке, как у Лидии Михайловны, моет у раковины тарелки и складывает в сушилку. Она давно не видела таких кухонь и всем телом почувствовала, как давят на нее экранные низкие потолки и тесные стены. Стол, покрытый клеенкой, над ним привинчен бра-пластиковый стаканчик. На потрескавшемся подоконнике какие-то закатанные банки, кажется, с кабачками. Мойка эмалированная, отечественные подвесные шкафчики из ДСП. Вот и весь ее эквивалент. Столько стоит человек с такой кухней – ни больше и не меньше.
– А вторая перспектива? – ослабевшим голосом сказала Елена Андреевна. – Если подпишу?
Ей вдруг стало дурно. Она не отказалась бы от стакана воды, но никто ей воды не предложил. «Если подпишете…» – нечуткая гадалка подавила на следующую клавишу.
…Это был дворец, жилище падишаха, нефтяного шейха. Взорам обеих предстала спальня в розовых полупрозрачных тонах. Вьющаяся тропическая зелень и цветы, колонны, подпирающие сводчатые потолки. Мечта Елены Андреевны: стеклянные розовые пластины-ступени крутых винтовых лестниц, уносящиеся на верхние этажи, словно сами собой висящие в воздухе. За прозрачной стеной просматривается круглый бассейн с бирюзовой, в пузырьках, водой, его окружали мелодично журчащие каменистые ручьи и фонтанчики.
Какая кровать на полспальни под розовым балдахином! Какое зеркало, какой туалетный стол с небрежно разбросанными на нем драгоценностями! У кровати на полу розовый толстый пушистый ковер, на нем небрежно валяются атласные туфли с загнутыми концами, с крутыми золотыми каблуками. И сама Елена Андреевна в халатике сидит на краю кровати, пышные волосы кокетливо убраны ленточкой. Рассеянно смотрит за огромное, во всю стену, окно, где просматривается цветущий газон, белая беседка, кресла. Оттуда… оттуда доносится раскатистый жизнерадостный хохот Вовчика…
– Что выбираем? – костлявый пальчик навис над клавишей «мыши», чтобы щелкнуть «сохранить». Эмилия крутанулась в своем кресле, уставилась в глаза клиентки.
– Советую не торопиться. Подумайте. Решается ваша судьба. Как скажете, так и будет.
Вот когда она стала живым человеком, а не частью компьютерной машины, сомнения Елены Андреевны окончательно развеялись: это действительно была тетя Эмма, которая помнила, любила и искренне страдала о своей племяннице. Но не имела права подсказать, выйти из игры, нарушить ее жестокие правила.
– Боже мой, боже мой, – трясущимися руками Елена Андреевна выхватила загодя приготовленную ручку, уложенный сверху прочих документов плотный лист готовой дарственной. Как она могла сомневаться?! Размашисто, на четверть листа подписалась.
