– Но какими глазами после этого он будет смотреть на одноклассниц? На учительницу? – ужасалась Татьяна. – На меня, маму, наконец?!
– Да теми же глазами, что и прежде, – успокоил психолог. – Остальное домысливают взрослые в силу своей испорченности.
О, какие они, нынешние психологи.
Хорошо было до революции. Люди ходили в церковь, верили в бога. Постились, усмиряли плоть. Страшились угодить в лапы дьявола. У крестьянских детей вопрос с сексом отпадал сам собой – и женились рано, и до того упахивались на полевых работах, на барщине – дай бог ноги до лавки доволочь.
В дворянских семьях для этого дела имелись горничные, Катюши Масловы. Живые самоучители. Всё на глазах у строгих матерей – почтенных дам. Всё стерильно, с гигиенической точки зрения. Дворянские недоросли сбрасывали сексуальное напряжение, приобретали необходимый опыт. А там поспевал срок, по сватовству, жениться на ангельски невинных душой и телом барышнях из приличных семей. На девушках в белом. На гениях чистой красоты.
Нет никого, а нам и не надо. Сын весь в учёбе. Учителя, а затем институтские преподаватели в один голос прочат огромное будущее. Аспирантура, научные открытия, учёные степени, мировая известность… Татьяна суеверно боится, что её ребенка захвалят. На дверях приколола вычитанную цитату: «Гений – это 90 процентов потения и 10 процентов – вдохновения».
– Ма, ты не представляешь! Это чудо, что мы встретились! При таких необыкновенных обстоятельствах…
Ещё бы, необыкновенные обстоятельства. Однокурсница за соседним столом. Причём, по его признанию, сначала ему особо и не нравилась. Подошла к нему первая, проявила инициативу (навязалась, проще говоря). Повела за собой. Она – ведущая, он – ведомый. Изнеженный, размягчённый, избалованный папочкой. Мягкий, уступчивый – в Татьяну. Потенциальный подкаблучник. Та будет из него верёвки вить, а у Татьяны – сердце кровью обливаться за своего ребёнка.
До поры до времени девица натянула овечью шкурку. Но уже сейчас он подчиняется, подавляется ею. Целая картина складывается из мелочей, как пазлы.
Сын по природе – жаворонок, девица – сова. Он привык ложиться спать в десять. У той в полночь просыпается потребность пощебетать, посиропиться по телефону часика эдак на три. Сын хронически не высыпается, круги под глазами. Трёхчасовые переговоры по мобильнику тоже не полезны. Учёные говорят: от излучения мозги сворачиваются как куриный белок.
Или ещё случай: сын набрал ванну, хочет помыть голову. Торопится успеть высохнуть перед сном. А подружка хочет посидеть в аське. Всё брошено, сына за уши не оттащить от компьютера. Ванна остывает, Татьяна закипает. Ещё не женаты, и уже такая безграничная власть… С глаз бы долой, чтобы не видеть, не нервничать.
Тем более, однушка имеется. Её Татьяна сдаёт за десять тысяч в месяц («На бабские цацки хватает», – снисходительно определяет муж). Ещё есть пустующий загородный дом. В котором, как выяснилось, девица даже успела погостить несколько ночей. Глаза-то небось разгорелись на чужое добро. Ходила прикидывала: кухню переделаю так, спальню эдак.
Спальню Татьяна устраивала с великой любовью и фантазией – это ещё когда у них с мужем были не ночи, а сказки Шахерезады. Обои для спальни… Кстати, рулоны серой грубой дешёвой бумаги, какой принято оклеивать нынче стены, правильно называть не обоями, а оклеями. У Татьяны были именно обои: она обила всю спальню, сверху донизу, японским шёлком насыщенного, глубокого тёмно-синего цвета. Золотые обойные гвоздики мерцали в свете ночника как звёздочки. Засыпаешь среди ночного звёздного неба.
Не для тебя устраивалась эта спальня, милочка. Тоже вот ведь: не прилипла к какой-нибудь голи перекатной, к деревенскому нищему пареньку. Знала кого выбирать. Хищница. Того и ждёт: войти в богатую семью, въехать хозяйкой в шикарные хоромы – на зависть сокурсницам, давящим жиденькие общаговские койки.
– Ма! Давай я вас познакомлю!
Сейчас. Это, извините, серьёзный шаг. Логическая заявка на определённое развитие событий. Знакомство с родителями, затем просачивание тихой сапой в семью, затем свадьба… Разбежались. Татьяна как бы намекала наивному сыну: сколько у тебя ещё таких будет. Со всеми не перезнакомишься.
Да там и смотреть нечего, господи. Видела «нечаянно» подсунутую сыном фотку. Ничего особенного. Модное лошадиное лицо. По моде губастая и зубастая, рот от уха до уха. По телефону слышала: говорит сиплым басом – тоже модно. Татьяну с такой моды воротит.
– Тебя не разберёшь, – упрекаю я Татьяну. – Сама же страдала, жалела его: все парами ходят, а он один. Так мечтала, чтобы он с кем-нибудь встречался.
– Да, мечтала. – парирует Татьяна. – Потому что это необходимо для общего психологического и физического здоровья. Пускай спят вместе сколько угодно, хоть затрах… заспятся: с утра до вечера и с вечера до утра. Три, пять, десять лет. Но если – ребёнок?!!
– Так это счастье: человек родится…
Татьяна захлёбывается в клокочущем фонтане возмущённых аргументов.
– Господи, какой ребёнок?! В Америке женятся и рожают детей в зрелом возрасте. Достигнут высот, встанут на ноги, сделают карьеру – тогда пожалуйста. Только у нас дети рожаются безответственно и внепланово как котята. Страна матерей-одиночек, отцов – алиментщиков и психологически травмированных детей.
Она, Татьяна, и сыну говорила:
– Да ради бога! Живите, но ни-ка-ко-го ребёнка, слышишь?! Ты ещё сам ребёнок. Жизни не видел. Вот и повидай её – жизнь. Нам-то с папой не довелось из-за железного занавеса. Поезди по миру, посмотри людей, покажи себя. Осуществи, чёрт возьми, самые дерзкие мечты. Пока молод – жадно поглощай, черпай полным ковшиком, глотай, кусай её, жизнь. Иначе чем ты будешь отличаться от собаки, привязанной цепью к конуре? Только дурак торопится добровольно посадить себя на цепь: семья – дом – обязанности – ребёнок.
Ребёнок – это, в сущности, конец тебя как личности, вразумляла Татьяна. Считай, твоя жизнь будет закончена. Ты начинаешь жить в ином качестве – жизнью ребёнка. Это крест, который ты ставишь на своей молодой свободной жизни. Ребёнок не обедняет и не обогащает. Просто ты начинаешь переливать свою жизнь в сосуд его жизни. Закон природы.
Так говорила Татьяна сыну – и он, кажется, с ней мысленно соглашался. Но девица! Хозяйкой-то положения была она. При малейшей опасности изловчится и засадит в сына мощный якорь – беременность. И хоть Татьяна наизнанку извернись – снисходительно, с любопытством будет смотреть на её метания, как таракашки в ладони. В её власти в любой момент – ап! – и таракашка в западне.
Недавно на углу открылся свадебный салон. А в нём целый отдел для… глубоко беременных новобрачных!! Платья хитроумно пошиты так, что под складками и кружевами у невесты восьмимесячный животик с тройней не углядишь. Продавщица хвасталась: очень, мол, те платья пользуются спросом. Интересно, вот бы такой магазин перенести, скажем, в XIX век. Как бы его восприняли тогдашние почтенные матери семейств?
