– Мне бы только дождаться, когда ты мне скажешь, что и ты меня хоть немного…
– И я!.. – с готовностью вскинул голову Олег.
Ирка вся посветлела в блаженном ожидании, вся обмякла под больничной простыней… А Трегрей все медлил, то самое слово, сорвавшееся было с его губ, вдруг замерло где-то на полпути, и, непроизнесенное, постепенно затухало, умирая. Несколько секунд Ирка все ждала, боясь пошевелиться. А потом отняла свои руки от рук Олега.
– Все правильно, – сказала она, ощущая, как влажнеют ее глаза. – Это не ты сейчас говорил, а вина в тебе говорила… Меня ведь, получается, из-за тебя…
Трегрей сглотнул, вытер ладони о джинсы.
– Вина… – тихо согласился он, опустив голову. – Но мне кажется, именно благодаря этой вине пробуждается во мне что-то… будто начало чего-то… Другого… Как это ни пошло звучит, но только убоявшись тебя навсегда потерять, я понял…
– Да скажи ты! – почти крикнула Ирка и тут же поморщилась от резкой боли в груди. – Трудно тебе, да? Просто скажи – и все. Как все другие говорят! Даже когда ничего подобного не чувствуют! Соври мне, ну?! Неужели непонятно, что женщине исключительно важно услышать это слово?! Даже и тогда, когда оно… не совсем правда!
Олег молчал.
– Не-ет, ты не можешь, – горько продолжала Ирка. – Как же! Ложь недостойна урожденного дворянина!
– Ты мне дорога, – подняв голову, проговорил Трегрей. – Ты для меня дороже всех, кого я знаю. – Он говорил, слушая себя самого точно с удивлением.
Она все-таки заплакала, не удержалась.
Олег приподнялся, склонился над нею.
– Посмотри мне в глаза, – попросил он, и жилка на его виске дрогнула, ожив. – Я лучше не словами. Я лучше тебе покажу, что чувствую, так будет лучше, да…
– Что покажешь? Опять эти штучки твои? Внушишь мне чего-нибудь, чтобы я успокоилась?
– Посмотри мне в глаза! – требовательно повысил голос Трегрей.
И она повиновалась.
Минуту или больше очень тихо было в одноместной больничной палате.
Наконец Трегрей отпрянул, уселся обратно на свой стул. А Ирка пошевелилась, глубоко вдохнула, схватила ртом воздуха, как делают люди, выныривая из-под воды, порывисто и жарко откинула с себя простыню: полуобнаженное тело ее и лицо раскраснелись, словно она и впрямь побывала под водой, в горячей ванне.
– Прости меня, пожалуйста… – прошептала она. – Я не знала… Это… это было так хорошо. И это лишь начало, да? Ты говорил, что только в последнее время у тебя ко мне… пробуждается, да?.. Господи, что же будет, когда это… окрепнет и усилится?.. У меня прямо сердце не на месте…
– Дело не во мне, – улыбнулся Олег. – Это не я как-то по-особенному чувствую. В этом смысле я – как все. И даже, верно, скупее многих на эмоции. Напросте я имею возможность их показать, не переливая в слова.
– Так скажи, – истово попросила Ирка. – Скажи эти слова, неужели это так сложно?
Трегрей снова посерьезнел – ему понадобилось сделать над собою усилие, чтобы решиться. И он, кажется, решился. Он положил ладонь Ирке на руку (она тотчас жадно ее сжала, перехватив) и открыл было рот…
После беглого стука открылась дверь в палату.
– Ой, – проговорил Нуржан. – Мы за тобой, Олег. И, по-моему, не вовремя…
– Не вовремя! – бесцеремонно и неласково согласилась Ирка.
– Очень приятно познакомиться! – просунул в палату чубатую голову Артур Казачок.
– Будь достоин, Олег! – прогудел из-за двери невидимый Антон.
– Не кричите вы! – одернул москвичей Нуржан. – Больница все-таки! Да и вообще… мы помешали, кажется…
– Все в порядке, – ответил Трегрей и поднялся.
Ирка с досадой уловила в этом его движении какое-то даже облегчение. Ну, в самом деле! Разве такая большая проблема – произнести эти банальные три слова?
– Я загляну к тебе завтра, – сказал Олег. – Отдыхай, выздоравливай и ничего не бойся. Больница под нашей охраной.
Ирка только вздохнула. Не стала ничего отвечать.
– И будь спокойна, – добавил Олег. – Две недели тебе здесь находиться без надобности. Через два-три дня я заберу тебя.
– Домой?
– Домой, конечно, домой, – согласно кивнул Трегрей. – В палестру.
* * *
Трегрей, сопровождаемый довольно ухмыляющимся Нуржаном и шумно жестикулирующими москвичами, вышел за ограду больницы. И там, за оградой, на распахнувшейся улице, бурно вспыхнувший еще в больничном коридоре разговор давних соратников вдруг сам собою угас. В странном каком-то молчании четверо приблизились к машине. Нуржан отступил чуть в сторону, вытащив мобильник.
– Не страшно? – поинтересовался у Олега Антон.
– Страшно? – удивился Трегрей. – Ты о чем?
– Извини, неточно выразился… Не опасаешься вот так просто по улицам гулять? Понимаешь ведь: каким бы ты ни был крутым, всегда найдется способ до тебя добраться.
– Может, стоило схорониться на время? – поддержал Антона и Казачок-младший. – Пока этот… Охотник думает, что ему удалось тебя угомонить? Инсценировали бы похороны… Мы бы подсобили, чем смогли.
– А как только он принялся бы, осмелев, подчищать якобы осиротевших витязей, – закончил за Артура Антон, – ты бы вновь и появился на сцене. Как отряд Боброка из укрытия! Такую возможность упустил! Зря.
Олег покачал головой.
– Вовсе нет, – сказал он, – не думаю, что его так легко обмануть. Рано или поздно он дознался бы о том, что я жив. И мы напросте потеряли бы время.
– Время? – поднял брови Альберт. – Мы куда-то спешим?
– Надобно строить палестру, – сказал Олег. – Надобно закончить ее как можно скорее.
– До зимы хочешь построить? Точно не успеешь, – определил Антон. – Да и следует ли торопиться? По-моему, спешка ни к чему хорошему не приведет. Палестра, насколько я понимаю, штука тонкая… К тому же современные технологии позволяют и в холода работы вести. Или… у тебя какие-то другие причины не тормозить строительство?..
– Так куда ты спешишь-то? – повторил свой вопрос Казачок-младший.
Тут к ним повернулся Нуржан:
– Сомик с Двухой сейчас подъедут. Вместе и двинемся… – и Трегрей не успел ответить Альберту. А может быть, и не собирался отвечать.
– Кстати! – встрепенулся, убрав телефон Нуржан. – Я, Олег, привез, как обещал. Погляди-ка…
Он открыл багажник автомобиля, приглашающе указал рукой в укромную пыльную темень. Олег, наклонившись, запустив в эту темь руки, развернул шуршащий пластиковый пакет, в котором оказались какие-то измятые и обугленные железки.
– Это что? – поинтересовался, поднявшись на цыпочки за спиной Трегрея, Антон.
– Рулевое колесо и части пассажирского и водительского сидений, – пояснил Нуржан.
