Через два месяца Леся позвонила ему в Белгород и сказала:
– Гуляешь там, веселишься? А я беременная, чтоб ты знал.
– При чем тут я? – испугался Степа.
– Хочешь тест на отцовство? – спросила Леся.
Степа пообещал все как-нибудь уладить.
– Как ты там уладишь? Давай-ка езжай сюда, если не хочешь, чтобы все узнали.
– Я могу только летом приехать, – сказал Степа. – Сейчас никак.
– Ладно, – сказала Леся. – Хоть это и позорище, выходить замуж на шестом или седьмом месяце, но я подожду.
И с тех пор ждала. Каждый день писала электронные письма и эсэмэски, рассказывая, как протекает беременность. Советовалась, какое имя дать будущему сыну. И каждое сообщение заканчивала стишком: «Ждем тебя, мой котик, я и мой животик».
От одной этой заботы сойдешь с ума, но судьба ошарашила Степу еще раз.
На майские праздники поехали молодой компанией на Донец, в Огурцов лес. Друзья, русские националисты, позволили себе расслабиться, выпили, с ними были девушки, тоже националистки. Одна из них, Тая, хвасталась умением бросать ножи. Приглашала желающих встать к дереву, а она попадет прямо над головой. Степа зачем-то встал. Потому что опять выпил. Впрочем, не только поэтому. Может, так его грызла тоска в предчувствии лета, что он втайне надеялся: пусть нож попадет в сердце, и все кончится. Или, ладно, пусть в глаз. Он тогда станет инвалидом, и Леся, быть может, передумает выходить за него замуж. Тая кинула и попала Степе в бедро. Неглубоко, но больно. Над нею смеялись. Степе было ее жалко. Все пошли к воде, Тая осталась. Степа снял штаны, она отсасывала кровь из раны. Говорила: слюна – лучший антисептик. Верь мне, я в медицинском колледже учусь. Потом перевязала, достав из чьей-то машины аптечку. А потом так получилось, что они пошли в кусты и там торопливо и жадно занялись друг другом. Главное, что помнит Степа: беспощадные комары, кусающие в голый зад. Руки были заняты Таей, поэтому он не мог прихлопнуть их, только пытался стряхнуть, энергично дергая задом, что комарам не доставило никакого беспокойства, зато Тая была очень довольна.
Тая в него влюбилась. Проникла в его заветную одинокую комнатку. Осталась там. «Я от тебя ничего не хочу, кроме взаимности», – призналась она Степе.
Через полтора месяца объявила о своей беременности. Сказала: это мы в первый раз не убереглись. Страсть была.
Степа сказал, что он почти женат. Его ждет невеста.
– И что мне делать? – спросила Тая. – Убить своего и твоего ребенка?
– Нет, – сказал Степа.
– А что? – спросила Тая.
Степа не знал, что ответить.
– Надо подумать, – сказал он. – Мне скоро надо съездить домой. Вернусь, и все решим.
– Мне тоже домой надо, – сказала Тая. – В Воронеж. Значит, до августа, сладкий?
– Да.
Но и этого мало! Перед самыми каникулами был организован рейд русских националистов с целью обнаружить подпольные наркопритоны и казино. Степу пригласили. Он не хотел, но согласился. И произошла странная история: вместе с сотрудниками полиции добровольцы накрыли притон, изъяли наркотики, карты, фишки, деньги, но тут ворвались какие-то другие полицейские, схватившие этих полицейских, а заодно Степу и его друзей. Запахло крупными неприятностями, приезжал Мовчан, помогал разрулить, Степа заверил его, что ни в чем не виноват. Дело официально было закрыто, но неофициально Степе сообщили, уже после отъезда отца, что в течение месяца он должен достать десять тысяч долларов, иначе все будет еще хуже, чем раньше.
Что мы получаем в остатке, который оказался больше, чем сама жизнь? – мрачно размышлял Степа. Мы получаем долг в десять тысяч, который неизвестно с чего отдавать (не продавать же машину!), и двух беременных девушек, которые хотят за него замуж. Плюс Светлана, которая сейчас в Грежине, да еще почему-то в тюрьме. Степа, когда узнал, спросил отца: за что? Тот ответил: неважно, там она сохраннее будет. Для тебя стараюсь. Вот приедешь, и тут же свадьбу сочиним!
В день отъезда к Степе заглянул один из кредиторов и сказал, что серьезные люди требуют аванс. Иначе долг вырастет в два раза. Но есть вариант: если Степе дорога честь Родины и жизнь русских людей, погибающих на юго-востоке Украины, он может принять личное участие. Условие: полная добровольность и анонимность. При этом ежемесячно – тысяча долларов. Легкое ранение – три тысячи, средней тяжести – пять, тяжелое без инвалидности – десять, с инвалидностью – двадцать пять.
– А если смерть? – спросил Степа.
– Компенсация родственникам. Давали по миллиону рублей, но скоро повысят.
Степа согласился, он увидел в этом решение всех проблем. В идеале – заработать денег, отдать долг и получить такое ранение, которое заставит невест отказаться от него. Но не опасное для жизни. В конце концов, даже если убьют, и то лучше, чем жить потом с постылой женой и нежеланным ребенком.
И вот Степа едет и прокручивает в голове целый фильм о том, как все будет.
Конечно, отцу он ничего не скажет. Оставит записку. Короткую. Типа: «Ушел воевать за правое дело. Не волнуйтесь».
Да, но отец такой человек, что не затруднится найти его и, пожалуй, с позором вернет домой.
Уйти без записки. Просто исчезнуть.
В украинской части Грежина Степу будет ждать человек, который проводит его к месту сбора. Там Степу и других добровольцев снабдят обмундированием и оружием и повезут к месту боевых действий.
Степа будет воевать храбро, но умело. И все-таки не убережется, его ранят в плечо. Нет, лучше в ногу, в бедро, где уже есть шрам – все равно испорчено, по второму разу не страшно. Санитарка с простым и милым именем Таня будет перевязывать его и жалеть, что повредили такую красоту. Нет, она будет перевязывать молча. В глазах будут слезы сострадания. Но она будет стесняться видеть то, что в области бедра. Она пошла на фронт, потому что там погиб ее отец. Степа будет лежать в полевом госпитале, выздоравливая, Таня будет заходить как бы ненароком. Принесет готовому к выписке Степе букетик цветов и скажет, что это такой обычай. Ничего личного. И тут известие: наши попали в окружение. Идут тяжелые бои. Много раненых. Их нужно вывезти на вертолете. Посылают группу медиков и бойцов сопровождения. Степа вызывается лететь. Они оказываются в вертолете вместе с Таней. Вертолет подбивают. Пилот ранен и без сознания. Все погибли, кроме Степы и Тани. Степа бросается к штурвалу. Вертолет кренится, его относит в лес, Степа еле справляется. Вертолет при посадке заваливается, ломается винт. Их выбрасывает, вертолет взрывается, куском обшивки у Тани отрывает ногу. По колено. Нет, только стопу отрывает. Степа перевязывает, успокаивает Таню. Несет ее через лес. И они выходят к какому-то городу. Нет, они блуждают по лесу два дня, Таня почти умирает, и тут им попадается странное лесное поселение: два дома, в одном живет старуха, в другом женщина с маленькими детьми. Старуха оказывается знахаркой, она лечит Таню. Степа не отходит от Тани ни днем ни ночью. И понимает, что любит ее. Любит – впервые в жизни испытывая это чувство. Ему не повезло, он раньше не любил, но хорошо представлял, что это такое. Он с детства читал об этом, видел это в фильмах, а однажды шел по улице вечером, в ранних светлых сумерках, и увидел девушку с юношей между стволом старого тополя и металлическим гаражом. Они целовались. Тополь был огромный, гараж громоздился рядом тоже большой, а девушка и юноша были тонкие, у нее черные волосы по плечам, а он с короткой стрижкой, худощекий. Обеими руками он держал ее голову, как держат воздушный шар, и словно не целовал, а пробовал, прикасаясь и тут же отстраняясь, заглядывая ей в глаза. Лицо у него было задумчивое и такое, будто он о чем-то жалел и с этим прощался, а у девушки лицо было печальное, даже показалось, почти страдающее, но как-то при этом и радостное, словно она тоже о чем-то жалела и с чем-то прощалась, одновременно встречаясь с этим же, но уже с другим, удивляясь ему. Степа тогда не умом, а всем собой, холодком в животе и воробьиным стуком сердца понял: это и есть любовь – когда двое не могут друг на друга налюбоваться и при этом не понимают, что происходит, и от этого им страшно и счастливо. Он потом не раз видел обнимающихся и целующихся, но, когда слышал про любовь, вспоминал именно тех, между тополем и гаражом, и даже не их, а то, что сам тогда почувствовал.
