Приходилось видеть, как убивают просто так, вымещая на беззащитной женщине злобу на мир, и рыть иногда по две, по три могилы за день: своих мертвых презренные проститутки должны были хоронить сами.
Мне случалось не на жизнь, а на смерть драться с воровками и убийцами – и там, на самом дне, тоже была своя борьба за власть, свои рабы и господа.
Потом до меня дошло известие, что вся моя семья истреблена из-за участия кого-то из родственников в заговоре против Броуга. Я не плакала – к тому времени слез у меня уже давно не осталось.
Девушки из уничтоженных знатных семейств, которые попали сюда вместе со мной, умирали одна за другой или накладывали на себя руки. Не прошло и полугода, как из полудюжины осталась только я одна. Но пришел день, и наконец сломалась и я.
Это было на шестой месяц после того, как я оказалась здесь. В тот вечер из рейда против незамиренных горцев вернулся кавалерийский полк и нас всех – сотню замордованных до скотского состояния баб – безжалостно подняли с постели и погнали ублажать соскучившихся по женскому телу вояк. К утру я еле-еле могла двигаться. И тогда я наконец решилась сделать то, о чем думала уже давно.
Улучив момент, я выскользнула из каморки, где только что обслуживала очередного скота, даже не снявшего мундир, и, тихо проскочив мимо задремавшей надсмотрщицы, пробралась в нашу казарму.
Я привязала к карнизу подоконника шелковый пояс – последнюю вещь, напоминавшую о прежней жизни, сделала скользящую петлю, подставила колченогий табурет… Я не боялась – это легкая смерть, легче только от опиумной настойки. Было просто очень горько – ведь мне шел только двадцать первый год. Но не было страха и не было сомнения. Я знала, что иного исхода быть не может, – редко кто из подневольных проституток протягивал больше трех лет.
Прочтя короткую молитву – я давно уже не молилась и с трудом вспомнила слова, – я изо всех сил оттолкнула табурет, чтобы в следующее мгновение провалиться во тьму небытия…
Я очнулась, лежа на холодном некрашеном полу нашего обиталища. Кто-то возвращал меня к жизни, энергично делая мне искусственное дыхание.
Когда я открыла глаза, то первое, что я увидела, – это лицо склонившейся надо мной моей подруги по несчастью, Кеоны. Эту пятнадцатилетнюю горянку пригнали в наш богами забытый городок полтора месяца назад вместе с другой военной добычей. Как я узнала на следующий день, она увидела меня пробирающейся в наше жилище и по выражению лица догадалась, что я собираюсь делать.
– Почему ты спасла меня? Наши с тобой народы – враги! – Это было единственное, что я смогла сказать ей.
Она кротко улыбнулась в ответ.
– Если ты можешь кого-то спасти и не спасаешь – это великий грех.
– Я хочу сдохнуть, какое тебе дело! – со слезами пробормотала я, закрывая лицо руками.
– Мы все умрем, – спокойно ответила мне горянка. – Зачем тебе торопить смерть, ведь пока ты жива – ты можешь надеяться…
Тут вошла надсмотрщица, увидела меня на полу, пояс на крюке и все поняла. Она разразилась потоком брани, но за палку не схватилась.
За несколько дней до того сразу шестеро недавно присланных девушек покончили с собой, по очереди заколовшись украденным на кухне ножом. За это ее нещадно выпороли кнутом, и теперь она тряслась над каждой из подопечных. Я получила три дня отдыха.
За эти дни я, подумав, согласилась с тем, что говорила Кеона. Смерть – не та гостья, чтобы торопить ее приход.
А на четвертый день на гарнизон обрушились, скрытно подобравшись горными тропами, войска княжества Хест, правитель которого решил, что самое время откусить от Йоораны кусок пожирнее.
Я проснулась уже после того, как снаряд траншейной мортиры разворотил угол нашей казармы-тюрьмы. Вокруг меня клубилась пыль, чад сгоревшего меленита обжигал горло, разрывал грудь жутким кашлем.
Вокруг меня визжали и стонали мои товарки.
Еще не понимая, в чем дело, я вскочила и, как была нагая, бросилась прочь. Инстинктивно – да, меня тогда вел инстинкт и только он – кинулась туда, где сквозь дым и клубящуюся кирпичную пыль проглядывал тусклый рассвет.
Я тогда не думала ни о чем. Просто бежала среди точно таких же бестолково метавшихся людей: солдат, гражданской обслуги, визжащих женщин – жен и дочерей начальников.
Прямо на меня выскочил вопящий хестиец в рыжем тюрбане, выставивший длинную винтовку со штыком – я едва успела уклониться; в меня несколько раз стреляли – а может, то были шальные пули… Потом я выбралась через пролом в стене, в котором торчал подбитый броневик, исходящий черным дымом.
Опомнилась я только примерно в лиге от своей тюрьмы, споткнувшись о труп нашего солдата. Сапоги с него уже успели снять, хотя автомат валялся рядом. Позади грохотал бой, но кто там брал верх – мне было неважно.
Я натянула на себя снятые с мертвеца штаны, при помощи ножа скроила из его плаща что-то вроде накидки, остатками плаща обмотала ноги, забрала оружие и побрела в сторону моря. Я не могу сейчас связно вспомнить все происшедшее потом. Мое сознание было слишком затуманено радостью оттого, что я вновь свободна, и я не могла осознать окружающее. Помню только ночной путь среди осыпей и пропастей.
К утру следующего дня, уже на пределе сил, я вышла к береговым скалам и тут увидела внизу, в полосе прибоя, севший на мель корабль. Ни о чем не думая, я сумела спуститься с обрыва (до сих пор не пойму, как я не сорвалась) и кое-как побрела к нему. В ту минуту мне было все равно, кому он принадлежит и как меня встретят. Я знала, что на крайний случай у меня всегда остается выход, и это придавало мне уверенности и спокойствия.
Помню только боль в ногах, изрезанных до крови об острые камни, когда я вошла в волны, просмоленный борт корабля совсем рядом, удивленные возгласы и направленные на меня стволы… Помню, как уговаривали меня разжать руки, намертво вцепившиеся в автомат, а я не могла. Помню теплое вино, льющееся в рот… Потом мне сказали, что я проспала ровно трое суток и проснулась, уже когда корабль покинул мой мир…
Я довольно быстро продвинулась на службе у этих междумировых торговцев. Тут, правда, не столько моя личная заслуга, сколько то, что наша база в прошедшие годы понесла особенно большие потери. Я вполне могла бы оказаться в числе тех, кто пропал без вести или погиб. А я вот стала вице-командором. Неплохо, если учесть, что подняться выше никому из нас невозможно.
Никто из моего мира или даже из похожего на него за эти годы мне не встречался. Точно так же их никто не посещал из моих знакомых. Никому не известны народы, в нем проживающие, никто никогда не слышал о событиях, происходивших в нем. Как довольно невразумительно пытался объяснить мне Дмитрий, пути моего мира и всех остальных разделились в незапамятной древности. Мне иногда становится грустно, когда я об этом думаю. Выходит, мой родной мир одинок, и нет даже той эфемерной надежды, что в других пространствах судьба его жителей сложилась счастливее…
