– Нет, – честно призналась чародейка.
– Неважно. Со временем поймешь! Только предупреждаю: бойся зверя в овечьей шкуре… Или козла с человечьими повадками.
– А вы меня зачем звали? – Ведьма, казалось, поставила этим вопросом хозяина в тупик.
– Я тебя звал? – Он рассмеялся. – Ты ж сама пришла вроде.
– Я вообще‑то не за этим… – нерешительно пробормотала колдунья.
– А, понимаю, за Силой. Ну, будет тебе Сила! А теперь иди.
И в следующий миг колдунья ощутила под собой шершавые доски пола.
…Вот последний гортанный выкрик – и линии, ослепительно полыхнув, погасли. А багровое покрывало развеялось, истаяв, как иней под солнцем.
Файервинд, заметно осунувшаяся, поднялась с пола.
Ее шатало.
– Помогите уж, паладины… – бросила она.
Парсифаль бросился к красавице, и та буквально рухнула ему на руки, так что тевтон еле не выронил неожиданную ношу.
– Да чего ты всполошился?! – взвыла ведьма. – Можно подумать, бабу голую никогда в руках не держал! Помоги одеться!
Одевшись кое‑как с неуклюжей помощью белокурого красавчика, она схватила кувшин с водой и жадно выпила половину.
– Ну как, получилось, госпожа? – поинтересовался Гавейн.
– Завтра проверим, – пожала плечами та. – Пойду воздухом подышу – душновато тут.
И решительно шагнула к двери. Ее вновь повело, так что она с трудом сохранила равновесие.
Парсифаль торопливо поддержал ее.
Они вышли на скрипнувшее крыльцо.
Магичка жадно глотала ночной воздух. Действие чар и впечатления от странной встречи в ином мире отступали.
Как бы то ни было, но оставались и никуда не делись ни Учитель с его делами, ни метаморфусы, ни поиски треклятого Кукиша, на которые их отрядил князь Велимир.
И всем этим нужно было заниматься.
Но внезапно ей стало не до того, решительно не до того.
Острое желание наполняло ее быстро и ужасно неделикатно, совершенно не спрашивая разрешения, без хоть какого‑нибудь предупреждения.
Только что она размышляла, как ей быстрее связаться с Учителем и попросить помощи в поисках пропавшего епископа, как вдруг…
Сперва проскользнуло какое‑то совершенно пустячное, отвлеченное, легкое воспоминание о давнем свидании… Потом о поцелуе в хижине во время занятий чародейством…
И вот уже бесцеремонное желание успело коварно подкрасться, охватить своими цепкими щупальцами ноги, проползти огненным следом по позвоночнику, наполнить тяжелым теплом грудь, зажечь огонь внизу живота. От этого она чувствовала себя беспомощной… Желание было ужасно наглым и самостоятельным, как будто в нее вселился тот самый блудный бес, о котором так любил разглагольствовать его преосвященство Офигениус во время проповедей (и которому он сам, видать, отдал немалую дань).
Конечно, Файервинд понимала, что это всего лишь побочный эффект от некоторых заклятий. Раньше она вполне могла им управлять.
Но сейчас, похоже, вся выучка дала трещину.
Может, тому виной, воспоминание о сильных руках парня, несколько минут назад касавшихся ее тела?
Или все‑таки о том поцелуе?
Они уставились друг на друга, и отблески пламени словно застыли на мгновение, вслушиваясь в тишину.
– Пошли! – решительно подтолкнула Парсифаля Файервинд в сторону деревьев и на ходу принялась стягивать сорочку.
– Ты… ты уверена, госпожа?! – только и смог выдохнуть доблестный рыцарь.
– Вот именно – госпожа! – прошипела ведьма. – А раз я твоя госпожа, то и послужи мне как следует!
Из окошка избенки бритт со смешанным чувством зависти и облегчения наблюдал, как Файервинд растворилась в лесной чаще, утащив его приятеля.
Наконец‑то у Перси получится. Дай ему Бог!
Авось тогда и у самого Гавейна все выйдет с княжною. Турнир‑то уже через пару дней.
Если, конечно, Велимир не отменит состязаний из‑за исчезновения Ифигениуса…
Утром следующего дня все трое появились из лесу и вновь присоединились к сотне Люта, которому накануне ведьма пояснила, что им троим всенепременно надо отлучиться на ночь в лес. Порасспросить темные силы о том, где искать его преосвященство.
Красавица пришпорила коня и поравнялась с полусотником, неугомонным литвином Юстасом, который в этот момент рассказывал Алексу, своему земляку и помощнику, что нужно сделать с девушкой, коли та забрела в лесную чащу и попалась на пути дружиннику.
Небрежно смахнула капюшон своего плаща, и пышные волосы упали ей на плечи.
– О чем такие бурные споры? – спросила ведьма, не скрывая своего недовольства подслушанной беседой.
Первым нашелся Юстас:
– Э‑э‑э… эт… это я притчу рассказываю…
Ведьма фыркнула и натянула капюшон обратно, обескураженная подобной постановкой вопроса.
Они миновали большое лесное кладбище. Тут мертвых не палили, а зарывали в мать землю, откуда все вышли.
И от острого зрения Файервинд не укрылась непонятная тень, метнувшаяся в лес возле кладбища.
«Хм… Либо мне мерещится, либо это не опознанный мною вид нежити…»
– А кто это там был? – вдруг осведомился подъехавший спустя несколько минут Лют.
С лишними расспросами насчет результатов их ночной отлучки сотник не совался. Уже привык к исчезновениям и появлениям чародейки, как и все дружинники.
– Где? – не поняла Файервинд.
– На жальнике… – многозначительно ухмыльнулся воин. – Кладбище то есть.
Магичка внимательно посмотрела ему в глаза.
– Заяц, кажись, – наконец с такой же многозначительной улыбкой ответила она.
– Ну, раз заяц… – понимающе кивнул Лют.
А потом они выехали из лесу, и враз стало не до зайцев.
Взору их предстал чудный зеленый дол, лишь слегка тронутый осенним золотом. Вдали, по левую руку, виднелось село под камышовыми крышами, справа, намного ближе, другое село, на вид больше и богаче.
А прямо напротив них навстречу друг другу шли две толпы – каждая по несколько сот человек. И настроены обе были весьма решительно, о чем яснее ясного говорили ножи, палки, вилы, цепы, которые несли люди.
Файервинд физически ощутила волну взаимной ненависти и жажды крови, исходившую от ближайшей толпы. Эта злоба просто не могла остановиться и буквально рыла в нетерпении копытами землю, ища цели для своей разрушительной черной энергии, распуская во все стороны щупальца тупого ожесточения.
А навстречу двигалась точно такая же толпа – рычащая, озверелая, пьяная. И от нее тоже исходила ярость, бессильная, слепая ярость, захлестывающая с головой и кажущаяся сильнее и страха, и здравого смысла.
